Ричард Фаринья - Если очень долго падать, можно выбраться наверх

Таксист сообщил, что отель находится в колониальной Гаване, но место спокойное. Сумки громоздятся на крыше, стекла опущены, Гноссос сидит впереди, таращась на указатели и винные лавки. Вдалеке слышны нервные автоматные очереди, но никто, похоже, не обращает внимания. Машина проехала вдоль волнолома, а когда остановилась у светофора, ее тут же облепила толпа малолеток. Пацаны брызгали чем-то на стекла, терли их тряпками, полировали хромированные ручки, чистили фары и орали по-английски:

— «Лаки-Страйк»! — один.

— Ура Эйзенхауэр! — другой.

Загорелся зеленый свет, и вся орава выстроилась перед бампером. Шофер сказал что-то по-испански Хуану Карлосу. На нем была шляпа с золотой лентой и серебряным орлом.

— Он говорит, если мы не дадим детям чаевые, то они будут стоять.

— Господи, — воскликнула Джуди. — Как же мы попадем в отель, если они будут стоять?

Водитель переключил передачу и вновь что-то сказал Розенблюму.

— Он говорит, что будет их переехивать.

Гноссос кинул в окно несколько серебряных долларов, и машина сдвинулась с места. Однако, толпы малолеток поджидали их у каждого светофора, и к концу пути, на калле О'Рейли, денег у него не осталось вообще.

— То есть, ты хочешь сказать, что вообще без бабок, так что ли? — Пока остальные отвязывали с крыши сумки, Хефф шарил в рюкзаке.

— Отвянь, детка, у меня кредит. Бабки будут.

Калле О'Рейли оказалась узкой мощеной улицей, туристов там почти не было. Одним концом она упиралась в площадь перед саманной церквушкой, с виду похожей на Аламо. По краям росли пальмы и мимозы, но Гноссос мечтал лишь о блицкриге вендетты.

Отель назывался «Каса Хильда» [57], и им досталось то, что сама Хильда называла «Пентхаузом», — большая комната с тремя двуспальными кроватями. С балкона открывался вид на площадь, но Гноссос заперся в туалете.

— Выходи, — умоляли они, — мы достанем пенициллин.

Он сидел в ванне, заткнув пальцами уши. Позже, когда они наконец решились оставить Гноссоса наедине с богинями его судьбы и отправились смотреть город, он заказал бутылку темного «баккарди», миску со льдом, сахар и полдюжины лимонов — приглушить боль.

Когда он высосал половину бутылки, на поверхность сознания всплыло мерзостно пузырящееся детское воспоминание о мокрых подгузниках. Гноссос вышел на балкон, развел на кафеле миниатюрный погребальный костер и сжег пропитанные влагой трусы. Из гостиничных полотенец соорудил абсорбирующие салфетки, чтобы впитывали гной и лимфу.

Когда бутылка опустела, он скрутил себе «Пэлл-Мэлл» с парегориком, высушил его на послеполуденном солнце, улегся в кровать и принялся разглядывать старые трещины на иностранном потолке. Но, как и следовало ожидать, ничего внятного они ему не сообщили.

Лимфатические гроты Лимба.

Три дня он провел в постели, исполняя наложенную на себя епитимью и вставая только затем, чтобы сменить прокладки. Старые — желтые и вонючие — он сжигал и старался держать пустым мочевой пузырь. Едкая и мучительная боль оказалась слишком серьезной, заглушить ее не удавалось, поэтому он больше не пил. Лишь разглядывал потолок и жевал жирные кольца чоризо, изредка задаваясь вопросом, что же стало с его Иммунитетом. На улице непрерывно тарахтело. Винтовки по утрам, пулеметы после полудня, гранаты к вечернему коктейлю. За каждым взрывом — плоское эхо хлопающих крыльев: то взмывали в воздух голуби, до полусмерти перепуганные сотрясением воздуха. В окна летела пыль.

К концу семьдесят второго часа он перевернулся и обнаружил на подушке влажный овал — напоминание об открытом ночном рте. Грязно-желтый мешок судьбы перелился через край. Огрызком карандаша он накарябал над кроватью: Мешок из пленки — запечатан и закручен. Но мы найдем в нем клетки — чтобы грызть и рвать их в клочья — добровольно.

— Настенные письмена?

В дверях стояла улыбающаяся Джек.

— Не совсем, старушка, скорее налобные. Людям нужны зеркала, без них никак.

— Получится задом наперед. Ну и как ты? Инкубационный период кончился?

— Только что. Можешь подойти и успокоить мое гниющее тело. Где Хефф?

На ней были шорты цвета хаки, спортивная рубашка и черный берет.

— Сказал, что, если ты решишься посмотреть миру в лицо, он будет ждать на площади. Мы нашли обалденный погребок, там полно абсента. Ты не знал, что в Гаване его еще делают? — Она бросила Гноссосу бойскаутскую рубаху. — Будешь так валяться, превратишься в капусту.