Гу Хуа - В долине лотосов

– Дядюшка, скажите, заведующий у себя?

– Ты спрашиваешь о нашем заведующем? – как эхо откликнулся сторож, выглянул из калитки и, убедившись, что поблизости больше никого нет, приглушенным голосом продолжал: – Не ищи его, он влип в серьезное дело, вместе с тобой. Говорят, он разбазарил больше десяти тысяч фунтов риса, поощрял капитализм и все такое. Его давно посадили, стерегут днем и ночью, даже ремень от штанов отобрали, чтоб не повесился… Бедный человек!

У Ху Юйинь снова сжалось сердце: она и представить себе не могла, что почтенного Гу могут посадить… В ее глазах он всегда был представителем нового общества, власти, коммунистической партии. А теперь его стерегут как преступника… Но что дурного мог совершить этот добрый человек? На крови и поте таких, как он, стоит вся страна, разве он мог выступить против нее?

Ху Юйинь вышла на улицу и тут заметила, что на втором этаже дома Гу Яньшаня горит тусклый свет. Глядя на него, она представила себе, как Гу сидит под лампой и пишет показания или думает, как обмануть тюремщиков и покончить с собой. Нет, не может этого быть! Почтенный Гу, ты должен быть дальновиднее, тебя наверняка схватили по ошибке или чьему-нибудь наговору, все сельчане будут писать о тебе в уезд, в провинцию, куда угодно. Даже дети и те знают, какой ты хороший человек, ты всегда делал только добро… В эти мгновения Ху Юйинь забыла о собственных страхах и опасностях, ее мучило лишь сознание несправедливости, которую учинили над почтенным Гу.

А, вспомнила! Ведь три месяца назад руководительница рабочей группы Ли Госян, сидя в их новом доме, пахнувшем деревом и свежей краской, уже называла ей эту цифру – больше десяти тысяч фунтов риса; говорила, будто Ху Юйинь получила их незаконно. Выходит, почтенный Гу сейчас сидит из-за этого? Она, Ху Юйинь, нарушила закон, торговала рисовым отваром, наживалась, а страдает совсем другой человек? К счастью, полторы тысячи юаней еще остались, они спрятаны у Ли Маньгэна, надо немедленно пойти к нему и сдать их. Уж Ли Маньгэн-то, наверное, в чести, все-таки секретарь партбюро, так что у нее в селе есть опора. Он ей названый брат, но на самом деле ближе родного…

Ху Юйинь снова побежала по улице – не то побежала, не то полетела. Ее мысли путались и в то же время были ясны. Ах, Маньгэн, Маньгэн, ты тогда не смог жениться на мне, иначе тебя исключили бы из партии, но на причале у Лотосовой ты все-таки обнимал и целовал меня. Обнимал так крепко, что у меня все косточки ныли. Ты поклялся тогда, что всю жизнь будешь защищать, оборонять меня… Тот причал еще на месте, и каменная плита, на которой мы стояли, тоже… Так защити же свою сестричку, спаси ее, спаси!

Она не помнила, как переправилась через реку, как вскарабкалась на берег, как застучала в дверь дома Ли Маньгэна. Ей не часто приходилось бывать в этом доме, но она знала его, считала своим родным. В некоторые места достаточно сходить один раз, и уже помнишь их вечно, всю жизнь.

Дверь открыл не Ли Маньгэн, а его высокая и крупная жена по прозвищу Пятерня. При виде гостьи Пятерня отшатнулась точно так же, как сторож зернохранилища. Ху Юйинь вновь смутилась. Она привыкла к мужскому вниманию, к женской зависти, ревности – к чему угодно, только не к тому, чтобы от нее шарахались, как от черта.

– Маньгэн дома? – спросила Ху Юйинь, решив не замечать страха Пятерни. В конце концов, она пришла не к ней, а к человеку, который когда-то любил ее и дал ей клятву верности.

– Никогда больше не приходи к нам и его не ищи! Ты чуть не погубила и его, и всю нашу семью, чуть всех нас в тюрьму не засадила! Сейчас начальство послало его в уезд на перевоспитание, с вещами послало!… Деньги, которые ты ему всучила, люди нашли, они в руках рабочей группы…

Ху Юйинь показалось, что она оглохла от ударившего рядом грома. Ошеломленная, она покачнулась и запричитала:

– А-а, это все мой муж виноват… О небо, дурак бессовестный!

– Дурак? Да он просто разбойник! Грозился зарезать председательшу рабочей группы, но не вышло… Сейчас он на кладбище!

С этими словами Пятерня захлопнула перед Ху Юйинь тяжелую дверь, как перед назойливой попрошайкой. Юйинь чуть не свалилась с ног, но она не могла, не должна была падать перед этой дверью, потому что иначе она действительно выглядела бы жалкой нищей, свалившейся от голода у чужого дома. И она не упала. Она сама удивилась, откуда нашла в себе силы, и не только не упала, а снова пошла, побежала, полетела, не слыша своих шагов.