Мартин Касарьего - Меня не купишь

— Я скажу, чтобы поменяли простыни, — сказала она, не глядя на меня. — На этих я спала прошлой ночью.

— Мне нравится, что они пахнут тобой. Кроме того, вряд ли кто-то захочет исполнить твою просьбу. Похоже, я не слишком приглянулся старухе.

— Это новая. Кажется, года два тому назад пансион перешел к другим хозяевам.

Эльза обернулась, сняла наконец серьги и аккуратно положила их на комод. В джинсах и лифчике она была неотразима. Во мне бушевали хаос и смятение.

— Посмотри на эти серьги, — сказала она. — Луна и солнце. Если я надеваю ее вот так, — она взяла сережку в форме месяца и закрепила ее, чтобы получилась буква С, — то луна идет на убыль, а если поворачиваю так — она растет. — Эльза повернула сережку. — Все зависит от моего настроения. Я хочу объяснить, потому что мужчины совершенно не замечают таких вещей. Вы такие безнадежно… бестолковые… С тех пор как ты появился, я все время надеваю сережку так, чтобы луна росла. Скоро я совсем превращусь в полную луну, а ты и так — солнце.

Она положила серебряную луну рядом с ее парой — золотым солнышком.

— Смотри, Светлячок, я купил «Ла Фаролу», — сказал я, не давая себе растаять от всей этой катавасии с серьгами, и бросил газету на кровать. — Придется тебе спать с неудачником.

— Я знаю, — ответила она. — К твоему сведению, уже не в первый раз, мой король.

Не то в соседней комнате, не то в общей ванной кто-то включил радио, и сквозь тонкие перегородки музыка без труда достигла наших ушей. «Эмбахадорес» пели «Иголку». Ее слова будто царапали мне кожу и проникали прямо в душу. Как ласково ты меня убиваешь, / как расправляешься с моей юностью, / хорошо бы изменишь тебе, отплатить предательством, / ты как иголка, нежно вонзившаяся в мое сердце, / истекающее кровью, / я погибаю от страсти к тебе…

— Сними брюки, — велел я. В прежние времена мне нравилось еще и это: смотреть, как Эльза раздевается, а самому оставаться полностью одетым. Я приказал ей раздеться, упустив из виду одну маленькую деталь: Эльза не из тех женщин, кто исполняет приказания.

— Лучше ты сними их с меня, — возразила она. — Но прежде разденься сам. Я не хочу мерзнуть этой ночью, я же говорила, что в последнее время мой климат-контроль постоянно отказывает. И погаси свет.

Надо же, вот еще одна новость, как в сказке про Красную Шапочку. Раньше Эльза предпочитала видеть. Хотя потом все равно большую часть времени тяжело дышала и кричала, закрыв глаза. В постели Эльза была скандалисткой. Мне казалось, что она не притворяется, но однажды ночью я сильно засомневался. Эльза надулась на меня за какую-то не стоящую внимания ерунду. В постели она оставалась совершенно холодной, и, пока я изощрялся и злился, чувствуя себя все более униженным, она без умолку болтала о погоде и очень красивой сумке, выставленной в витрине какого-то магазина. Ее слова вонзались в меня, как дротики. Я и сейчас могу во всех подробностях описать эту чертову сумку из крокодиловой кожи, которую Эльза наверняка в конце концов купила. В самый разгар моих эротических эскапад она позволила себе преспокойно закурить. Эта был первый и последний раз, когда она в моем присутствии самостоятельно прикурила сигарету. Никогда я не ощущал себя таким униженным. Во время следующих свиданий Эльза опять стала прежней. Но две недели спустя я получил пулю в колено.

— Я хочу видеть, как ты раздеваешься, — настаивал я, а сам тем временем снял куртку, отстегнул кобуру с «астрой» А-80, отличным пистолетом, сконструированным таким образом, что его можно отлично носить под одеждой, хотя вес заряженного пистолета не слишком способствует тому, чтобы таскать его с собой без кобуры.

Эльза погасила свет, благо в комнате было два выключателя: один рядом с ней, у изголовья кровати, а второй у двери, где стоял я. Я зажег свет и принялся расстегивать рубашку. Эльза расстегнула бюстгальтер, повернулась ко мне спиной, сняла его и опять погасила свет. Я сдался, и, пока раздевался, мои глаза привыкли к полумраку, показавшемуся поначалу полной темнотой. Мы медленно погружались в таинственные и многообещающие сумерки.

— Я твоя собака, — сказала Эльза и укусила воздух.

Наши тела сцепились и рухнули на кровать, пружины застонали, дешевая газетная бумага «Ла Фаролы» шуршала под сбитыми простынями, а наши губы — ищущие, шепчущие, хватающие воздух — не знали усталости. «Какое счастье может дарить наша кожа!» — подумал я. «Это безумие!» — прошептала она.

Может быть, это и не любовь, но как похоже!