Мартин Касарьего - Меня не купишь

— Где кассета? — спросил Гарсиа.

— Успокойся, — откликнулся я, — она в мусорном баке, там же, где бы следовало быть и всем вам.

— Не стоит так говорить, Макс, — сказал Гарсиа с видимым облегчением. — Я позволяю тебе многое, но не все, не забывай об этом.

— Кто-нибудь хочет? — Никто не пикнул. — Ну и прекрасно. По крайней мере, не придется объяснять принцип действия этого сложного механизма.

Я выжимал апельсины, их густой сладкий сок стекал в стакан, а тем временем мои мозги напряженно соображали, как они сумели найти нас. Предположить, что наше убежище выдали Эльза или Роза, казалось абсурдом. Я решил, что они застукали Эльзу. Мне сразу не понравились ее бесконечные появления и исчезновения. Но в конце концов, разве она виновата, что привлекает внимание больше, чем улыбка на лице уличного полицейского?

— Ты не так уж сильно хромаешь, крестник. Я действительно рад! Как будто просто растяжение подвязки.

— Это называется растяжение связки, Фредо, то есть, извини, крестный.

— Так я и говорю! Растяжение подвязки — правда, забавно? Я думаю, это пошло от того, что человек бежит сломя голову, испугавшись каких-нибудь бритоголовых, шнурки развязываются, он падает — и вот тебе и растяжение подвязки! Мне нравится изучать язык, наблюдать за его эволюцией. Если бы в сутках было сорок восемь часов, — Гарсиа устремил мечтательный взгляд на обшарпанные стены, — я бы посвятил один из них изучению грамматики и латыни, их влияния на слова, но невозможно успеть в жизни все… Клянусь, крестник, я ужасно завидовал, глядя, как ты держался в этих домищах в Пуэрта-дель-Йерро и в Моралехе или на какой-нибудь свадьбе в Херонимосе. Ты единственный ничем не отличался от остальных гостей. Помнишь разряженную девицу, которая приняла меня за шофера, а я потом трахнул ее в туалете, вот такую расфранченную? Она еще обозвала меня разряженным попугаем. Попугай, попугай, а что ты хочешь? Я сам себя сделал. Мой отец был портным, обшивал приличных людей, а мать мыла полы в сортире на Северном вокзале, царство небесное им обоим. — Гарсиа перекрестился. — А у тебя мать — настоящая дама, сразу было видно — высший класс, в ней было больше достоинства, чем во всем Университете Комплутенсе [16]. А твой отец! Истинный кавалер, какие были только в старину. А вот поди ж ты! У тебя-то все и пошло кувырком… Мои бедные родители звали меня храбрым портняжкой, я был главным забиякой во всех драках. А Тоби (Гарсиа опять торопливо перекрестился) называли портняжным ящиком, потому что у него всегда карманы раздувались от всякой всячины, ну помнишь, его еще звали как-то похоже на музыкальный инструмент, ну такой, вроде немой, вечно бегал за дурачками. Как же его звали… А как твои старики, Макс? Что с ними стало?

— Они эмигрировали.

— И правильно сделали, черт меня побери! Испания теперь совсем не та, с этим Общим рынком, опустыниванием, все норовят плеснуть уксуса в наше молоко, все едут сюда: негры, колумбийцы, китайцы, итальянцы. Спорим, что мы в конце концов начнем лопать спагетти на завтрак? Ну ладно, о чем это мы? Я говорил, что ты создаешь мне проблемы, лезешь куда не следует. Мы иметь проблем, как говорил Англичанин. — Гарсиа старательно передразнивал английский акцент. — Помнишь Англичанина? Одно дело — иметь широкие рукава, в которых вечно что-то пропадает, а другое — когда из тебя делают деревенскую дурочку. У меня пропали три килограмма чистого кокаина. — Он опять заговорил своим обычным голосом.

— Тот, кто это сделал, уже получил по заслугам, — встрял Однорукий, бросив на меня угрожающий взгляд.

— Заткнись, обрубок, — оборвал его Гарсиа, не пытаясь скрыть раздражение. — Здесь говорю только я.

— Я знаю, что Годофредо мертв, я же тебе сказал, что видел твой ролик. Кстати, его звали Годо, а не Фредо.

— Что ты хочешь этим сказать? — забеспокоился Гарсиа. — Выражайся яснее, а то временами ты слишком мутишь, крестник.

— Я говорю, что если от имени Фредо отдает фильмами про гангстеров, то скорей оно подходит тебе, чем ему.

— Не злоупотребляй моим терпением, Максимо Ломас. Не злоупотребляй моим хорошим отношением.

Стакан с соком был почти полон. Я протянул его Розе. Ее словно парализовало.

— Спасибо, — прошептала она и взяла стакан. Она едва могла говорить. Я подумал, что у нее пересохло горло.

Я принялся выжимать сок для себя. Это заняло почти столько же времени, сколько длились философские разглагольствования моего бывшего шефа.