Лев Кассиль: «Диско»

– Вот тут еще одна, – сказал вдруг неуклюжий Алон-со, нагибаясь к патефону и вытаскивая из нижнего отделения тумбы пластинку, завернутую в шелковый шарф.

– Давай сюда, – сказал офицер. – Эге! Да ведь это вовсе русская. Стоп! Хо! «Царь Федор Иоаннович…» Странно! Откуда у тебя русская пластинка?

У офицера вдруг стали очень веселые и снисходительные глаза. Он расправил бороду.

– Это мне случайно досталась в наследство… – забормотал Лопес.

– А ну, крутани-ка мне эту вертушку! – сказал офицер.

Онемевшими, как на морозе, руками Лопес вложил пластинку в патефон и завел его. Он долго не мог поставить иглу на диск, но наконец наладил его. Раздался шорох, щелчки и сипенье, и в комнате зазвучал знакомый картавый голос.

«…Их ничтожное меньшинство, – произносил этот голос. – Ненадолго и редко удается им обмануть крестьян…»

– Хе-хе! – старался выдавить из себя смех Лопес Сальваро. – Это очень смешная пластинка, сеньор офицер. Мне говорил мой покойный приятель, это очень комично.

– Врешь, старая гадина! – вдруг заревел офицер, прислушавшись. – Втирай очки кому-нибудь другому, а не мне! Я слышу, о чем идет тут речь. Я сам бывший офицер русской армии. Это красная пластинка. Я в последний раз слышал такие словечки в двадцатом году, когда мы расстреляли за них одного говоруна.

Он ударил кулаком по мембране. Взвизгнув, игла пролетела по спирали диска. Схватив обеими руками пластинку, офицер занес ее над выдвинутым вперед коленом, что-

бы переломить с размаху… Но в ту же секунду Лопес сорвался с места и неожиданно для самого себя ударил офицера сзади по голове тяжелым кувшином, схваченным со стола. Офицер молча и тяжело сел на пол, и Лопес успел выхватить у него из рук драгоценную пластинку.

– Вот! – промолвил Лопес, не зная, что сказать, и растерянно вертя диск в руках.

Двое солдат смотрели на него с ужасом. Младший пятился к дверям, выронив винтовку, которая с тяжелым дребезгом упала на пол. Высокий дрожал как в лихорадке.

– Это белый бродяга, – заговорил Лопес, с трудом переводя дыхание, – это наемный убийца. Они продавали свою родину, а теперь хотят продать Испанию. Его хозяев выгнали из России, а он бросил свою землю и теперь воюет для чужих хозяев. Видели, как он испугался пластинки? Это Ленин говорит в пластинке… это моя пластинка… хотя сам я не политик. Но политика здесь ни при чем. Надо понимать, что к чему. Ну, что вы молчите? Ну расстреляйте меня! Ведите к вашему…

– Беги! – сказал вдруг еле слышно Алонсо. И он отошел от дверей, давая проход Лопесу.

– Беги, мы тебя не тронем, это не наше дело…

– Нет, это ваше дело! – закричал вдруг Лопес– Вас за это дело расстреляют. Я без вас не уйду. Или вы меня ведите сейчас же к вашему коменданту, или идемте вместе. Я знаю тут все дороги. Я слышал, о чем вы тут шептались. Мы через полчаса будем у своих.

– Кто они, эти свои? – спросил второй солдат.

– Свои – это наши, – сказал Лопес.

– А наши кто?

– О бог мой, вот катаплазма! – рассердился Лопес. – Берите винтовки, – сказал он, когда увидел, что солдаты ставят в угол свои ружья, – берите с собой. Нечего идти с пустыми руками! Это пригодится в хозяйстве, – добавил он усмехнувшись.

Он оглядел комнату, печально покачал головой, потом взял со стола пластинку, засунул ее под фуфайку на груди, замотал шею шарфом.

– В случае чего, скажите, что вы ведете меня в коман-дансию…

И они вышли на темную улицу. Лопес горбился и держал руки за спиной, словно они были у него связаны.

А справа и слева, чуть позади, шагали с ружьями наперевес два солдата франкистской армии, два солдата генералиссимуса Франко – Бласко и Алонсо. Их окликнули часовые у реки.

– Оле! Стой! Это Алонсо?

– Да. Ведем тут одного молодчика.

– Далеко?

– На тот свет…

– Ну, это близко. Вон в том овраге. Там уже лежит немало.

Когда редкие огни деревни скрылись позади, за горой, Алонсо проговорил:

– Слушай, отец, ты нас не подведешь? Понимаешь, мы, собственно, сами случайно… Мы служили у сеньора Кроче, и он нас сам записал в фалангу, а потом было уже поздно думать.

– Ты скажи за нас словечко, – перебил его второй, – а то как бы нас…

– Нам все равно, – сказал первый, – нам дела нет до политики, но мы знаем одно: с Франко нам не по пути. Ну его к дьяволу!

– Мне тоже нет дела до политики, – сказал Лопес, – но политика – это такая штука, что она вдруг сама приходит в твой дом, берет тебя за горло, и ты должен сказать «вива» или «абахо» – «да здравствует» или «долой».