Игорь Саввович ничего не понял. Он так и сказал полковнику Митрию Микитичу и стал ждать ответа, но полковник повел себя странно: вместо того, чтобы ответить на вопрос, стал глядеть на Игоря Саввовича такими же непонимающими глазами, какими Игорь Саввович смотрел на него.
– Знаешь что, Игорь, кончай волынку! – сердито сказал полковник. – Дело такое, что глупо придуриваться… Я тот редкий человек в городе, кто знает, какой ты крепкий мужик, но пусть сегодня придуриваются и шутят другие… Так что кончай волынку! И отвечай на мои вопросы… Ты знаешь кого-нибудь в этом доме? Может быть, есть что-то, из-за чего лучше откупиться от этой тройки? Если с Ивановым, естественно, ничего не произойдет.
Можно сойти с ума! О чем говорит этот человек, храбрее которого из Ромской области на войне не оказалось? От кого откупиться? Почему откупаться? Ей-богу, были секунды, когда Игорю Саввовичу хотелось показать полковнику на двери, как полчаса назад он сделал это с пижоном-адвокатом, но он удержался и только усмехнулся. Чтобы разрядить обстановку, Игорь Саввович сказал:
– Я на дне рождения здорово надрался! Никогда в жизни так не напивался… Удовольствия – никакого!
Полковник этих слов не слышал. Глядя в пространство, грустный, усталый и задумчивый, он машинально вертел в руках маленькую вышитую болгарским крестом подушечку.
– Дмитрий, ответь мне, пожалуйста, что произошло, кроме драки? – спросил Игорь Саввович. – Я требую!
– Пока я точно не знаю, – ответил полковник, – но завтра-послезавтра все станет ясным… Ты потерпи немного, Игорь!
Полковник Дмитрий Никитич Сиротин, ушедший на войну семнадцатилетним, был известен тем, что ни смерти, ни генералов не боялся. Разведчиком он был таким, что о нем писал в «Правде» писатель Вадим Кожанов; по службе – сам Игорь Саввович этого не видел – грудь полковника украшало такое количество орденов и медалей, что места на мундире не хватало. Чрезвычайной храбрости человеком был Дмитрий Никитич Сиротин и чрезвычайной доброты. Сейчас бледный от волнения полковник вертел и вертел вышитую подушку маленькими рыжеватыми руками, смотрел на нее, и его круглое лицо было огорченным и встревоженным.
– Ты чего молчишь? – рассердился Игорь Саввович. – Сам всегда призываешь к действию, а сегодня молчишь упырем.
– Я не молчу, я соображаю! – Полковник вздохнул. – Ты не знаешь, отец Светланы прервет командировку в Тегульдет или полностью использует срок?
Вопрос о Карцеве можно было понять. Драка зятя, какой бы она ни была – справедливой или несправедливой, – была для него ударом, но, интересуясь Карцевым, полковник опять подразумевал нечто большее, чем пьяный позор Игоря Саввовича. Что происходит?
– Дмитрий, я все-таки хочу знать…
Однако полковник уже не слушал: вскочил, такими движениями, какими заправляют под ремень гимнастерку, расправил летнюю рубашку с короткими рукавами, сделал несколько энергичных шагов по кабинету – готовый драться, бороться, совершать добрые дела, вообще жить так, как положено полковнику Сиротину, хорошему, отзывчивому человеку.
– Где Светлана? – командным голосом спросил он. – Мне ее надо повидать на минуточку… Спрашиваю, где жена? Веди меня к ней…
– Я уже говорил, что Светлана в спальне, – сухо ответил Игорь Саввович. – Иди, стучись…
Пятидесятидвухлетний полковник, выглядевший всегда сорокалетним, вприпрыжку умчался к Светлане, а Игорь Саввович, вернувшись в гостиную, вместе с креслом подполз по ковру к подоконнику. Окно, в отличие от всех других окон, выходило на улицу Гарибальди – не очень шумную, только с троллейбусными путями…
Смеркалось, и уже казались совсем черными деревья в сквере, где вспыхнули сильные неоновые лампы, и все вокруг сразу потемнело. Это уже началась короткая летняя ночь…
– Отдохнем! – пробормотал Игорь Саввович и сладко потянулся. – Пошли они к такой-то, довольно известной, матери!
Возле настежь распахнутого окна стоял небольшой стол-верстак, горбатилась хитрая настольная лампа, были прикручены к столешнице микроскопические тиски, прибита наковаленка, совсем крошка, а в многочисленных ящиках маленького стола лежали непонятные богатства: лупы и отвертки, щипчики и пинцеты, крохотные молоточки, микроскопические сверлышки. Это был хитрый инструмент для ремонта наручных часов. Игорь Саввович, сморщив губы от удовольствия, деловито снял с руки подаренные женой японские часы, ногтем мгновенно что-то отщелкнул, ловко вставил в глаз лупу и погрузился в мечтательное созерцание совершенного, доведенного до степени искусства часового механизма.
Читать дальше