Виль Липатов - Лев на лужайке

– Ах, это ты, Нелька! Здорово, хорошая моя! Соскучился!

Это был период, когда они встречались реже обычного, с крайними предосторожностями, в глубочайшей тайне, так как Никита Ваганов поклялся жене порвать раз и навсегда с Нелли Озеровой.

Она сказала:

– Соскучился? Не то слово! Я дурнею и дурею без тебя, Никита.

У нее, наслаждавшейся видом умеющего работать мужчины, было – откуда это взялось? – лицо верующей: влажные от волнения глаза, нежно вздрагивающие губы, лицо матовое, фарфоровое от бледности. Она продолжала:

– Если бы ты видел себя со стороны работающим, Никита! Ах, если бы ты это мог видеть!

Никита Ваганов жадно схватил Нелли. Он тоже сейчас никого и ничего не боялся – любил и любил эту маленькую женщину.

– Нелька ты моя, Нелька, чертовка! Пропадай моя телега – все четыре колеса, но сегодня вечером… – Он двумя руками приподнял ее лицо. – Ты не знаешь, Нелька, где мы сегодня будем спать с тобой?

Нелли Озерова сказала:

– Знаю! На одной из хавир Боба Гришкова. Он потворствует моей любви… Красноармейская, шестнадцать, квартира семь. Обстановка на грани роскоши: поролон и кафель в ванной. Дано на двое суток – субботу и воскресенье.

– Даешь субботу и воскресенье, Нелька! Ура!

На этот раз она не позволила ни обнять, ни поцеловать себя, а, наоборот, откинувшись как можно дальше, отстранившись, вдруг мрачно спросила:

– Скажи, Никита, есть на земле люди, которых ты не обманываешь? Хоть один человек? Не смейся, я тебя серьезно спрашиваю!

Он, продолжая смеяться, ответил:

– Такой человек есть. Его зовут Никитой Борисовичем Вагановым.

Они попались, то есть были пойманы с поличным сразу, этим же вечером. В квартиру позвонили, они удивленно воззрились друг на друга, затем Никита Ваганов прошипел: «Не отзываться!» И они не отзывались, но квартира была расположена на первом этаже, какими бы густыми ни были портьеры, две тени с улицы были замечены и узнаны. Это проделала домработница Габриэля Матвеевича – славная, впрочем, женщина, только истерикой Ники сподвигнутая на мерзкое дело: она пошла по следу якобы отбывшего в трехдневную командировку Никиты Ваганова; домработница узнала его смутную тень на оконной портьере, как и тень маленькой женщины, которая могла принадлежать только и только Нелли Озеровой. Расплата произойдет в понедельник, впереди еще ночь с пятницы на субботу, да суббота с воскресеньем полностью. Никита Ваганов и Нелли Озерова разговаривали, лежа в некотором отдалении друг от друга, чтобы не было жарко.

Глядя в потолок, Нелли Озерова сказала:

– Хоть ты и обманщик, Никита, я восторгаюсь тобою. Ты можешь через год-другой стать сотрудником «Зари»! И – здравствуй, Москва, здравствуй, белокаменная! – Ей было жарко, она всегда раскидывалась, раскрывалась. – Ой, как я мечтаю о Москве, как я о ней мечтаю! Вижу, как иду по Петровке в Пассаж покупать для чего-то кружева. А толпа бурлит, бурлит, бурлит.

Он не упрекнул ее в пошлости, в этом «бурлит, бурлит, бурлит», он сам видел бурлящую Петровку, сам следовал в Пассаж бог знает зачем.

Она все знала о нем, не пропускала пустячного беспокойства, ни маленькой песчинки не пропускала.

Никита Ваганов сказал:

– Этот тихий, этот Егор Тимошин, относится к стану камикадзе, крошка. Короче, он уйдет, не охнув… Вот что противно! Я с детьми не воюю. Вот что гадко! Будь он настоящим противником… – И вдруг закусил губу, сделал паузу. – Васька-то Леванов помер! Вот это был противник – загляденье! Будь он на месте Егора, эх, о чем бы тогда могла идти речь, крошка!

А Нелли Озерова все не унималась:

– Егор Тимошин пишет исторический роман. Напишет и станет писателем. Вот и пускай, вот и пускай! Зачем же заедать чужие жизни, занимать место, по праву принадлежащее другому? Несправедливо это, мой родной, несправедливо.

Как эти речи отличались от других речей! Буквально три дня назад родная жена Ника в теплой и широкой постели говорила мужу Никите Ваганову: «Как тебе не стыдно посягать на место многодетного человека? Как у тебя может только возникнуть мысль о месте Егора Тимошина? Неужели, неужели ты настолько циничный карьерист? Боже, боже мой!» И потом чуть не до утра тихо и медленно плакала в огромную подушку, вызывая у мужа ярое желание надавать ей пощечин, но нужно сказать, что это были ПРЕДПОСЛЕДНИЕ слезы Ники по карьеристу-мужу, что теперь, уже скоро, она превратится в домашнюю клуху, поощряющую в муже все, что в нем наличествует. И главную роль в этом сыграет подглядывание домработницы.