Виль Липатов - Лев на лужайке

Подошел сторож, поклонился, Никита Ваганов выдал ему рубль:

– Выпей за раба божьего Ваську.

– Выпью!

Выдав сторожу рубль, Никита Ваганов мысленно попросил старика выпить и за свою грешную душу, авось что-нибудь скостится, простится, например, его предательство… «Я бы и три рубля дал!»

С этой минуты и на много недель вперед Никита Ваганов, что бы с ним ни происходило – писал ли, читал, беседовал, время от времени станет переключаться на думы о Василии Леванове, пораженном раком, обреченном стопроцентно на мучительную смерть. «Суета сует и всяческая суета!» – однажды наконец мелькнет в его большой голове, и мысль о Леванове теперь будет мимолетной, поверхностной, скорее всего умозрительной.

А сам уже представлял, как в недалеком теперь будущем войдет хозяином в странный кабинет Егора Тимошина, закажет по особому тарифу «межгород» на Москву, уверенным баском осведомится, почему задерживается с публикацией очерк, принятый с ходу, но вот – безобразие! – лежащий в секретариате… Образ бледного, в горячей испарине, серого, как асфальт, Василия Леванова вновь стоял перед глазами Никиты Ваганова, и уже было известно, что впереди нескончаемая бессонная ночь, такая же, как была перед тем, как Никита Ваганов решился на расследование дела с аферой по утопу древесины. Нелегко даются Ваганову все его решения, предприятия, сложные по сути и внешне простые дела и делишки. Это только кажется с посторонней, наблюдательной точки зрения, что Никита Ваганов катится по жизни легко, точно колобок из сказки…

И была бессонная ночь, длинная, как третья четверть в средней школе, когда все учишься и учишься, а конца этой четверти не предвидится.

Что рассказывать о бессоннице? Бессонница – это бессонница, у каждого своя и у всех одинаково страшная: бессонница, когда люди, события, предметы плоски и линейны, как их тени…

Так и не уснул в эту ночь Никита Ваганов…

Зима созрела, теплая и снежная зима, с метелями и трехсуточными снегопадами – колхозные агрономы радовались обильному снегу и тому, что он выпал на сырую землю: ждали хороший урожай; речники и сплавщики радовались грядущему многоводью; простые люди шалели от снега, лыж, коньков, снежинок, похожих только на снежинки, скрипа снега под троллейбусными колесами. Хорошая жила зима, что говорить, преотличная, только не для Никиты Ваганова, который зимами впадал в легкий сплин и меланхолию, но на этот раз он не смог допустить ни меланхолии, ни сплина: начали происходить события, и преважнейшие. Егор Тимошин опубликовал один из своих обычных «исторических» очерков – очерк «Династия» о потомственных речниках, проживающих лет сто в Моряковском затоне, где зимовали пароходы и катера. Все в очерке было хорошо и правильно, деды и отцы, нарисованные с большой изобразительной силой, дети изображены похуже, но тоже неплохо, а вот внуки… Раздумывая вспоследствии о судьбе Егора Тимошина, об истории его падения, Никита Ваганов будет благодарить бога за то, что Егор Тимошин написал очерк «Династия». Конечно, Никита Ваганов уже сделал много шагов, приближающих его к газете «Заря», но последней точки он не поставил. Последнюю точку поставил сам Егор Тимошин очерком «Династия». Был пятый час, когда Никиту Ваганова срочно призвал к себе редактор Кузичев и мрачно сказал:

– Читали очерк о Моряковке? – И, получив подтверждение, продолжал: – Случилась огромная неприятность!

Через пять минут выяснилось, что последний член династии речников Тверских, внук, Герман Тверских, устроил грандиозный дебош во Дворце культуры ровно за мееяц до появления очерка, который долго пролежал в секретариате «Зари», был арестован и теперь подпадал под выездную сессию суда, тогда как в очерке «Династия» о Германе было написано целых два абзаца – панегирических.

Понятно, что речное начальство написало в «Зарю», приложив к письму и копию предварительного обвинения. Случай, конечно, из ряда вон выходящий, но кто мог предполагать… Впрочем, надо уметь предвидеть такие штучки-дрючки; ничего подобного в журналистской практике Никиты Ваганова произойти бы не могло: узнав, что очерк идет, надо было непременно позвонить в Моряковку, чего Егор Тимошин не сделал – сидел, наверное, над романом о покорении Сибири.

Егор Тимошин не знал, что произошло в Моряковском затоне, когда к нему в кабинет вошел Никита Ваганов. Егор Тимошин кособоко сидел за письменным столом, вставив в правый глаз сильную лупу, читал коричневый от старости документ. Он поднял глаза на Никиту Ваганова: