Виль Липатов - Лев на лужайке

В этот день редколлегия не планировалась, и мне было интересно, когда же пришествует на работу мой дорогой Александр Николаевич Несадов? Когда утром я шел к себе, он уже опаздывал на двадцать пять минут, а на мои звонки к нему откликнулся лишь в половине первого. Я зашел к нему, понял, что он только из бассейна, увидел, как отменно он себя чувствует, и, почесав затылок, сказал:

– Пришлось сдать все материалы за моей подписью…

Он сказал:

– И правильно!

Я отправился «шакалить» – редакционное противное словечко – в секретариат. Сначала я заглянул к Ленечке Ушакову – этот пожал плечами: «Ничего не получается, Никита!», затем заглянул в комнату первого заместителя ответственного секретаря: «Ничего не можем сделать!» – сказало его лицо, и уж только после этого быстро, энергично, с ожесточенным лицом вошел к ответственному секретарю Владимиру Сергеевичу Игнатову: он даже головы не поднял – что-то вычеркивал на свежей полосе. Пока он это делал, я думал, что есть большая разница в теннисе в половине восьмого утра и бассейне – в полдень. Теннисные принадлежности Игнатова выглядывали из-за шкафа.

– Что? – резко спросил он, так и не поднимая головы. – Ну что?

Я дождался, когда он поднимет взгляд на меня:

– Владимир Сергеевич, статья об Уганске больше лежать не может, – сказал я зло. – Нельзя рубить сук…

Он перебил:

– А кто сказал, что статья об Уганске не идет?

– Здрасте! Ее нет на полосах.

– А это что? – Он показал полосу. – Прошу не мешать мне работать!

Но когда я пошел к двери, остановил властным жестом.

– Не можете ли вы мне объяснить, товарищ Ваганов, отчего на ряде важных материалов отсутствует виза товарища Несадова? Новая система? Забывчивость? Или… дневной бассейн? Ну?!

– Ничего не могу понять, товарищ Игнатов. Простите за невнимательность, но я не заметил пропажу визы… Не буду больше мешать вам!

Только восхищение вызвал у меня этот человек, и я не удержался: снова заглянул к Ленечке Ушакову и показал ему ядреную фигу. Что он прокричал, я не слышал – уже быстро шагал на свое рабочее место. Меня интересовал важный вопрос: поймет ли мой Несадов, что статья об Уганске раньше срока проходит благодаря Ваганову, что Игнатов ставит ее на полосу? Он уже знал: по пустякам Никита Ваганов его отрывать от дела не будет, и, значит, верил, что статья предельно нужна газете – так это и было, товарищ Несадов, так и было! А вам давно нужно заметить, что некогда хорошо относившийся к вам Игнатов теперь мрачнеет при встрече с вами, испытывает такую же неприязнь к вашему барству и великолепной аристократической снисходительности, как и Главный, то есть Иван Иванович. Умный, отчего вы не видите, как окончательно развращает вас Никита Ваганов, переложивший на свои плечи три четверти ваших обязанностей? Вы молодеете, все больше и больше женских голосов воркуют в вашей телефонной трубке, неустанно удлиняется время, проведенное в роскошном бассейне с финской баней, а рабочий день сокращается. Может быть, вы находитесь под гипнотическим влиянием Никиты Ваганова, если не замечаете того, о чем громко рядят в коридорах редакции?

Мой письменный стол сверху был упоительно пуст, но в ящиках стола лежали шесть готовых алексеевских материалов со строительства химкомбината и три статьи о хороших и плохих работниках. У меня не было еще достаточно материала, чтобы начать кампанию против Министерства охраны природы, так как головную статью я решил писать сам: уже приготовлена первая лихая фраза, от которой зависит успех всего материала, – это закон. Было у меня и много писем читателей о недостатках работы министерства на местах – оставалось выехать в два-три места, что я и собирался немедленно сделать, если бы не выдающийся случай, происшедший в моей семье: пришла наконец-то открытка на покупку «Жигулей». Об этом отец сообщил по телефону таким голосом, точно охрип и осип:

– Очередь! Подошла моя очередь. Никита, если можешь…

– Могу, папа! Через полчаса мы будем у тебя.

– Кто это мы, Никита, кто?

Нет места более гадкого в Москве, чем речной порт, где за стеной тюремного вида продают «Жигули». Здесь от всего воротило душу: от плохой дороги; от массы людей, толпящихся у ворот; запаленно бегающих, взволнованных до пота покупателей. В самом дворе барами похаживали люди, которые якобы умели выбирать машины, а на самом деле берущие двадцать рублей «за лучший мотор», которого они и в глаза не видели. У ворот стояли женщины в брезентовых костюмах, мыли автомобили, уже кем-то купленные, – снова пять рублей. Нет, я не зря поехал выбирать машину с моим бедным отцом, взяв механика из редакционного гаража. Он, дошлый и опытный, пошел к самой ближней машине, отстранил «знатока» моторов: