Марио Льоса - Разговор в «Соборе»

— Что за молодежь пошла, — с удовлетворением констатировал Бесеррита. — Ничего на уме, кроме пьянства и разврата.

Губы его кривились насмешливой ухмылкой, горчичного цвета пальцы пощипывали усики, шляпу он сбил на затылок и, расхаживая взад-вперед по комнате, напоминал злодея, думает он, злодея из мексиканского фильма. Вошел с подносом Робертито.

— Сейчас придет, сеньор Бесерра, — низко поклонился он. — Спрашивала, не желательно ли вам стаканчик виски?

— Я не пью, у меня язва, — буркнул Бесеррита. — Выпьешь, а наутро кровью с… будешь.

Робертито исчез, и появилась Ивонна. Помнишь, Савалита, ее длинный, сильно напудренный нос, ее шумящее шелком, переливающееся блестками платье? Зрелая, тертая, дошлая, улыбающаяся женщина поцеловала Бесерриту в щеку, великосветским движением протянула руку Перикито и Сантьяго. Взглянула на поднос — что же Робертито вас не обслужил? — сделала укоризненную гримасу и, наклонившись, сама — очень ловко, почти без пены — наполнила стаканы до половины и протянула их посетителям. Потом села на краешек кресла, вытянула шею — кожа под глазами собралась в складки, — положила ногу на ногу.

— Ну, нечего пялиться, — сказал Бесеррита. — Отлично понимаешь, почему мы тут.

— Не могу поверить, что ты не пьешь, — помнишь, Савалита, ее иностранный выговор, ее уверенные и округлые движения всем на свете довольной матроны, главы рода? — Ты же старый пьяница, Бесеррита.

— Язва меня чуть не доконала, — сказал Бесеррита. — Теперь, кроме молока, ничего в рот не беру. Притом коровьего.

— Ты все такой же. — Она повернулась к Перикито и Сантьяго: — Мы с этим старикашкой — как брат с сестрою, мы сто лет знакомы.

— И за эти сто лет без легкого кровосмешения не обошлось, — засмеялся Бесеррита и тем же шутливо-фамильярным тоном продолжал: — Ну теперь представь, что ты пришла ко мне на исповедь, и отвечай: как долго пробыла у тебя Муза?

— Муза? У меня? — улыбнулась Ивонна. — Ваше преподобие, зачем вы повторяете грязные сплетни?

— Теперь я вижу, дочь моя, что ты мне не доверяешь. — Бессерита присел на подлокотник ее кресла. — Теперь я вижу, что ты говоришь неправду.

— Святой отец, у вас, наверно, не все дома. — Ивонна хлопнула Бессериту по колену. — Если бы она работала у меня, я бы тебе сказала.

Она достала из рукава платочек, промокнула глаза, перестала улыбаться. Разумеется, она ее знала, несколько раз приходила сюда, когда была подругой, ну, Бессерита сам знает кого. Он ее привозил сюда развлечься, посмотреть через то окошечко из бара. Но, насколько ей, Ивонне, известно, она никогда ни в одном заведении ни работала. И снова засмеялась без изысканности. Ее морщины у глаз и на шее, думает он, ее ненависть: клиентуру свою бедняжка находила на панели, как сучка беспородная.

— Видно, мадам, ты ее очень сильно любила, — проворчал Бессерита.

— Когда Бермудес ее взял на содержание, она чихала на всех через плечо, — вздохнула Ивонна. — Меня на порог не пускала. Потому, когда она всего лишилась, и ей никто не пришел на помощь. А что его упустила — так сама виновата. Не надо было пить и нанюхиваться.

— Да ты просто в восторге, оттого что ее пришили, — улыбнулся Бессерита. — Какой всплеск чувств.

— Когда прочла в газетах, мне стало ее очень жалко, — сказала Ивонна. — И потом, эти ужасные фотографии: подумать, как она жила, как скверно кончила. А если ты растрезвонишь, что она у меня служила, я буду только рада. Реклама — путь к процветанию.

— Как ты уверенно держишься, — бледно улыбнулся Бессерита. — Наверно, нашла покровителя не хуже, чем был Кайо Бермудес.

— Это все поклеп. Бермудем не имел ко мне никакого отношения, — сказала Ивонна. — Он был моим клиентом, таким же, как все прочие.

— Ладно, ближе к унитазу, чтоб не на пол, — сказал Бессерита. — Она здесь не работала. Хорошо. Теперь позови-ка ту, которая с ней жила. Мы ее расспросим и оставим вас обеих в покое.

— Которая с ней жила? — Знаешь, Карлитос, она переменилась в лице, побледнела, вся вальяжность с нее слетела. — Ты хочешь сказать, что кто-то из девочек жил с Музой?

— Ах, значит, полиция тебя еще не побеспокоила. — Бессерита поскреб усики, алчно облизнулся. — Ну, это не на горами. Готовьтесь, мадам. Рано или поздно они явятся и допросят — и тебя, и некую Кету.

— Кета? — Мир рушился, Карлитос, почва уходила у нее из-под ног. — Что ты говоришь, опомнись, Бессерита!

— Они ежедневно меняют имена, и поди, догадайся, кто есть кто, — пробормотал Бессерита. — Но ты не бойся, мы же не из полиции. Позови ее. Душевный разговор, и ничего больше.