Олег Маловичко - Тиски

Увидев Таю, Денис прикладывает палец к губам и, комично кривляясь, обходит ее со спины. Подмигнув охраннику, Денис вдруг истошно орет в ухо Тае какую-то английскую белиберду так, что дергается даже бармен за стойкой. Что уж говорить про бедную Таю, которая застыла, прижав руку к сердцу и побледнев до состояния трупа.

– Де… Денис… – Слов не слышно, они, скорее, угадываются по движению ее губ.

– Тая! Милая моя девочка! Что ты сидишь здесь? Чего ты здесь высиживаешь? Чего ты ко мне привязалась, что ты ходишь за мной все время? – с улыбкой бросает Денис.

– Я… я просто…

– Просто – что?

– Просто пришла.

– А теперь просто – иди!

Раньше, когда я боксировал, я всегда понимал по лицу противника – достиг цели твой удар или нет. Глядя сейчас на Таю, я понял, что удар своей цели достиг. А Денис, словно ему мало, обхватывает Таю за шею, трется своим носом об ее и издевательски целует в щечку.

Охранник дергается, но на его месте я бы не нашел формального повода вмешаться. Видимо, мы совпадаем во мнениях – охранник успокаивается. А Тая смотрит вслед уходящему Денису, и в ее взгляде – любовь и прощение, встречающиеся только на дешевых иконах, продающихся в православной лавке у железнодорожного вокзала.

– Что ты ей сказал такого?

– А ерунду какую-то… Get into the ring, motherfuckers, and I’ll kick your bitchy little ass! Guns’n’Roses, с детства засело.

– Чего ты с ней так?

– Задолбала. Ты думаешь, она обиделась? Да она не умеет! Ей ссышь в глаза… Скажи, пусть текилы ­принесут.

Мы проходим в кабинет. Крот настоял, чтобы его оформили в стиле норы Карлито из старого фильма – дверь с круглым иллюминатором, окна во всю стену, жалюзи от потолка до пола.

Ощущая себя проституткой, я пользуюсь опьянением Дениса, чтобы урвать еще чуть-чуть, – торопливо докладываю ему о финансовых результатах работы клуба в последнюю неделю (чтобы потом – я же тебе все рассказывал, ты просто пьяный был), получаю его подпись на нескольких бумажках, как вдруг Денис, хитро сощурившись, вперивает в меня подозрительный и насмешливый взгляд:

– Зачем тебе бабки, Пуля?

Я на мгновение залипаю. Неужели он знает? Проглотив предательский комок, я с трудом выдавливаю, лишь бы не молчать:

– В с… в смысле?

– Вот ты уже десять минут мне что-то втираешь ровно по одной теме – бабки, бабки, бабки. Бабки то, бабки се. Бабки пятое, потом десятое. Мы же друзья, Пуля. Я тебя выпить позвал, поговори со мной. Может, мне херово или, наоборот, хорошо, и я хочу поделиться…

– Ну, давай делись. – Я стараюсь проконтролировать мимику, чтобы мое облегчение не было таким заметным.

Но, видимо, Денис просто не до конца избавился от плохого настроения, наорав на Таю.

– Я хочу понять, зачем тебе бабки, Пуля? – спрашивает Денис. – Что, шубу белую купишь, как у Роя Джонса? Бате мусорку новую?

Мне становится обидно, как в детстве, когда меня дразнили мусоровозом.

– Блин, Денис, проспись, а?

– Пуля, ты обиделся?

Отмахнувшись от Дэна, я покидаю кабинет.

Я стою на верхней площадке, опершись о бортик, и, попыхивая сигарой, рассматриваю танцующих внизу и киваю головой в такт музыке. Ничего не изменилось – я по-прежнему не танцую и нахожусь наискосок от радости, хотя на мне дорогой костюм и на руке болтается браслет весом в три моих прежних зарплаты.

Я вижу Фокстрота. Он подмигивает мне из зала. Указываю глазами на дверь и осторожно оглядываюсь – не увидел ли кто наших переглядок.

С этим местом мне помогла сама судьба. Через дорогу от «Гетто» находится старый обветшавший то ли большой сарай, то ли маленький ангар – я всегда затрудняюсь с определением бывшей функции этого места. Лет двадцать назад здесь вполне мог находиться свинарник или конюшня – пространство по бокам разделено истлевшими деревянными перегородками. Стекла в окнах выбиты, крыша прохудилась, и от полного загаживания место уберег лишь тот факт, что оно находится вдалеке от города. Время от времени я назначаю своим встречи здесь. Это не самый лучший вариант с точки зрения безопасности, но иногда приходится рисковать.

Я матерюсь сквозь зубы, когда вижу брошенную едва ли не на середине дороги тачку Фокстрота. Это старая «копейка», чей возраст бесстыдно подчеркивается самым ярким и аляповатым тюнингом, который я когда-либо видел. Эта машина напоминает спившуюся бабу, изгнанную из семьи и добывающую на стакан, отсасывая у бомжей, – ее внешний вид позволяет заключить, что она переходила из рук в руки не один десяток раз, и каждый из краткосрочных хозяев считал необходимостью оставить след в виде надписи – Hooligan, xXx, Schumacher.