Олег Никитин - Это я, Эдик

Наверное, Игорек потому и не изменил ей ни разу. В общаге ведь просто, сразу всем станет известно, если он в другой дырке поковыряется. И сучке, и ему самому тогда несдобровать. «Или все же лазил куда, паразит?» Лена вспомнила, как однажды она в обед пришла домой, а у Маринки блестели губы. Вид у нее был какой-то ошалелый, а Игореша сидел на кровати и словно чего-то боялся. Девушке стало противно, и она поскорее выкинула неприятные мысли из головы. Нет, Игорь не такой.

По коридору кто-то затопал, и в комнату ввалилась Маринка в линялой шубке из крысиного меха. Девушка еще прошлой зимой раз двадцать бегала по ночам к преподу по истории ислама, жуткому ишану, чтобы ее отработать.

– Фу, еле вырвалась! – Маринка сбросила заснеженную одежду и упала на кровать, закачавшись на пружинах. – Затрахал до одури.

– Колька твой Блюйман, что ли?

– Он, паразит! Блин, скулы сводит, будто кости грызла.

Она всегда делилась с подругой своими постельными делами, чтобы позлить ее. Но сегодня Ленка почему-то не окрысилась на нее, а спросила:

– А это больно?

– Что? У тебя цинга, что ли, Целко?

– Да нет, когда…

– А, это! Чего же больно-то? Ты же каждый день на толчок ходишь! – Маринка захохотала.

Лене стало досадно, что Маринка все обращает в пошлость, и она собралась заорать на нее. Но тут дверь распахнулась, и в комнату ввалился Гоша Паскудников. Выглядел он мерзко – один глаз заплыл свежим синяком, а на скуле краснела ссадина. Игорек скинул драный овчинный тулуп прямо на пол и повалился на Ленкину кровать, продавив ее чуть не до пола.

– Чего это с тобой? – радостно удивилась Марина. – Расскажи, кто это тебе по харе съездил.

– Папаня, – отмахнулся Гоша. – Я у него весь самогон вчера выдул, он его за поленницей прятал, а я нашел. И мамаша мне помогала. Пожрать найдется? Голодный, блин. Жратвы-то в доме нет, и выпить больше не осталось, вот я и решил к вам смотаться. А то прямо хоть щепки жуй.

– А ты сам-то добыл чего-нибудь? – сварливо спросила Лена. – Сейчас суп сварится. Чего не в школе-то?

– А, так это из твоей кастрюли так воняет! Ух, пожуем. Болею я сегодня, не видишь? Да училка знает, мы с мамашей мимо ее дома вчера пьяные проходили, песни пели. А потом еще папаша за мной гонялся, тоже под ее окнами…

– А фиг ли ты ко мне с добычей не пришел? – накинулась на друга Лена. – Я тут сохну, понимаешь, а он с предками бухает.

– Не виноват я! Меня мамаша застукала, она же за мной в окно подглядывала, гнида – и увидала, как я заначку отыскал. А то бы я, само собой, к тебе побежал! Эй, ты порезалась?

Лена опять облизала глубокий порез, который остался у нее от собачьего клыка, и в досаде махнула рукой.

– Фигня, заживет.

– Ну смотри. Может, грязным носком обмотать? Вон у тебя в углу целая куча валяется.

– Они слишком крепкие, черт, не гнутся. Игореша, погляди там на кастрюлю, может, снимать пора? Кстати, соли у нас нет, в другой раз чтобы принес!

Игорь радостно бросился на кухню, подобрав по дороге те самые носки, что забраковала его возлюбленная. Надо же чем-то будет ухватиться за раскаленные ручки. Пока его не было в комнате, Лена собиралась продолжить интимные расспросы, и Маринка уже алчно облизывалась, однако тут из коридора донесся гневный и продолжительный вопль.

Подруги переглянулись и выскочили в коридор.

– Да что же там такое? – в тревоге вскричала Лена. – Неужто член ошпарил?

Марина громко ужаснулась ее предположению, и вместе они с топотом, в компании прочих обитателей общаги, ворвались в кухонный блок. Посреди вороха несъедобных объедков, пустых пакетов и дочиста вываренных костей сидел Гоша и тупо таращился на пустую электрическую плиту.

Это была подлинная немая сцена, если не считать недавнего звонкого крика. Лена молча приблизилась к плите, заглянула в обтянутый паутиной угол за ней, зачем-то выглянула в мутное окно и провела над горячей конфоркой носом. Голова ее медленно и хищно повернулась в сторону редкой толпы зрителей. Ахнув в едином порыве, те прянули назад и уперлись спинами в стены.

Только Маринка осталось на месте, потому что у нее было алиби, к тому же красть суп у своей же соседки не имело смысла. Трахтеншёльд деловито шмыгнула к плите, повторно осмотрела «потаенные» места и кивнула с самым зловещим видом.

– Это война! – крикнула она. – Всем стоять, обыск!

Девчонки не решились убежать в свою комнату, иначе это однозначно указало бы на виновность. И тогда беглянке было бы несдобровать! Никто не знал, какая страшная кара могла обрушиться на голову дерзкой воровки, потому что еще никогда ни одна студентка не покушалась на варево Ленки Целко.