О`Санчес - Суть óстрова

– Да чего уж тут, давайте дотерпим до конца сессии и под занавес уберем, что бог послал. Вдруг чудо случится?

И чудо случилось: акции докатились до шести сорока и вновь поползли вверх. За десять минут до конца торгов Яблонски оглянулся на Сигорда, получил утвердительный кивок и в мгновение ока продал два «десятилотовых» пакета, по сто тысяч акций каждый.

– Семь шестьдесят пять! Вот что значит капиталистическое упорство и социалистическое терпение, товарищ Яблонски! Тридцать тысяч талеров за одни лишь сутки легкого томления! Сколько всего получилось, прикинь? Общее «итого»?

– Ни хрена себе, «легкого томления»! – У счастливого Яблонски прыгали губы и дрожали руки. – Я чуть в штаны не наложил от такой биржевой игры. Но все хорошо, что хорошо кончается. Семьсот тысяч ровно, тут и считать нечего.

– Ничего, ничего, завтра наложишь, – утешил его Сигорд, – когда они опять в гору полезут. Семьсот тысяч навара! Считай, за три дня почти полторы сотни тысяч долларов… Вот бы всегда так…

– Да, это было бы замечательно, слов нет. Но если бы эти прибыли сопровождались нервотрепками, подобными нынешней – о, нет, милостивые государи, благодарю покорно: Ян Яблонски предпочтет остаться бедняком, но живым и здоровым бедняком, не заикой и не неврастеником! Я сказал.

Сигорд рассмеялся на эти слова и даже тихонечко поаплодировал…

Бедный Яблонски, бедный Сигорд! Что такое настоящая неврастения они стали понимать только к концу следующего дня, который случился на пятницу, последний биржевой день недели, когда цена акций «Южного побережья» не только не упала, но приподнялась еще на талер тридцать пять пенсов и составила ровно девять талеров за одну обыкновенную акцию. Вслед за обыкновенными поползли вверх и привилегированные, но Сигорд с самого начала своей биржевой «карьеры» начисто игнорировал «привилегировки», не смотрел он на них и сейчас – тоже почти на талер выросли? – бог с ними.

Выходные тянулись медленно, как никогда. Не пилось Сигорду и не елось, в телевизоре одна дрянь, в женщинах ни малейшей потребности, причем уже целую неделю… Возраст? Или азарт к деньгам на себя все инстинкты переключил? Скорее всего – первое, но так хотелось бы взять за объяснение второе. И не читалось, и не спалось. Хорошо – сын отвлек, пообщались тепло и не наскоро. Скорее бы понедельник.

– Так… Ты что губами шевелишь, в уме умножаешь? Двести семьдесят тысяч наших талеров – вон они висят, в чужой свободной продаже.

– Ну а что вы хотите – рынок, свободный рынок. Нам грех жаловаться, мы свое сняли. Вон, смотрите, девицы кружатся и скачут, скачут и кружатся. Они надеются, что вы еще до обеда подпишете ведомости и распорядитесь насчет банка.

– А, точно! Распоряжаюсь… подписываю… отдай им. Кстати… Ты что им объяснил?

– Договоренное, не сомневайтесь. Сказал, что лед тронулся, что пошли хорошие сделки и наше положение стало более благоприятным, что премия в два оклада каждому – это не сколько плата за прошлое, сколько аванс на будущее, что если все вместе будем работать, дружно и результативно, то и премии не замедлят себя ждать. Все правильно, ничего я не упустил?

– Нормально. О прибавке к окладу не заговаривали, не намекали тебе выяснить?

– Этого не было. Они же не знают, сколько именно мы приподняли на сделке, так что и аппетиты у них не разрослись. – Когда Ян Яблонский улыбается – на это стоит посмотреть: маленький, грудь колесом, лоб и щеки красные, вихры в разные стороны… Что-то в нем такое детское появляется, очень симпатичное.

– Дай бог и дальше пусть не знают. О боги! О, Марс и Юпитер, Ян! Девять пятьдесят. О, мое больное сердце!

– Да? У вас не сердце, а булыжник, так что вы тут не изображайте. В мире бесконечное количество акций, которые в эти минуты поднимаются, падают, обогащают, разоряют – что же нам, круглые сутки рыдать по этому поводу и кататься по грязному полу?

– А почему не помыт, если грязный?

– Это фигурально, пол с утра мыт, я уборщицу застал. Так вот, надо понимать, что отныне это – чужие акции и пусть они хоть в цветы превращаются, нам-то что? Были наши – теперь чужие.

– Нет, господин Яблонски, наши-то акции лежат себе в параллельном пространстве, невыпущенные и неторгуемые, сто экземпляров, по номиналу каждая, а эти – вон они как, шевелятся и золотом звенят. Все. Покупай. Восемь лотов.

– Что??? – Ошеломленный Яблонски брякнулся на стул – услышал, впитал, и ноги не сдержали.

– Живо, я сказал. Бегом на площадку, инфаркт на потом оставь. Бегом, Ян, пожалуйста, бегом!