Елена Сазанович - «Я слушаю, Лина…»

Я плотно прикрыла дверь. И спиной прислонилась к ней. Словно встала на защиту чужой. И абсолютно безразличной мне жизни. И мое решение возникло внезапно. Неожиданно для меня самой. Независимо от меня.

Я взглянула Филиппу прямо в глаза. И он не заметил в моих глазах предательства. Он никогда не умел читать по глазам.

– Да, Филипп. Конечно, да. Я тебе помогу.

И мне трудно уже было судить: предательство это было? Или справедливость…

Филипп облегченно вздохнул. Прикоснулся губами к моей руке. И моя рука при этом не дрогнула. И я поняла. Что именно в этот момент. Именно в это мгновение. Именно в этот миг. Я разлюбила его окончательно.

– Я знал, Лина. Что ты меня еще любишь. Я это чувствовал. И знал, – глухо выдавил он. И, сгорбившись, направился к выходу. И бесшумно закрыл за собой дверь.

И я видела его. Тяжело ступающего по рыхлому снегу. И я видела его слезы, мягко падающие в снег. И оставляющие на снегу черные дырочки. И я видела его жизнь. Загубленную этой ночью раз и навсегда. Жизнь самого сильного во всем мире, во всей вселенной человека.

– Вас зовут Лина?

Я вздрогнула. И обернулась. Его глаза преданно смотрели на меня. И мне понравилась эта детская преданность.

В нем было так много от доверчивого ребенка. Ребенка, о котором я так мечтала. И которого так и не смогла родить. Ребенка, который мог заполнить пустоту моей жизни. И которого мне так захотелось прижать к своей груди. Пригладить его растрепанные волосы. Успокоить. И я словно увидела его в этом растерянном парне. А он словно прочитал мои мысли. И как-то неловко припал к моей груди. И я прикоснулась к его непослушным волосам.

– Вас зовут Лина… – еле слышно прошептал он. – Очень мягкое, нежное имя. И такая страшная профессия. Но почему?

Почему… Пожалуй, я могла на это ответить. Я помню, мне мама говорила:

– Доченька, ты обязательно станешь музыкантом. Или поэтом. Ты так любишь красивое.

Я очень любила красивое. Будь то чувства. Будь то образ жизни. Будь то человек. Я придумала своей собственный мир. Мир музыки, искусства. И красоты. В котором представляла жизнь только по законам прекрасного. И я с детства не могла принять другой. Мир похабщины, необузданности, безнравственности. Мир грязи. И чем больше я любила одно. Тем больше ненавидела второе. И эта ненависть пересилила любовь.

Я решила посвятить свою жизнь борьбе с порочностью. Я выбрала профессию, уничтожающую испорченность и аморальность. И уже не замечала, что в этой борьбе я теряла, разбрасывала любовь к чистоте. Каждодневно сталкиваясь с грязью, кровью, смертью. И моя ненависть увеличивалась. И я уже не замечала, что эта профессия постепенно уничтожала и мой идеальный мир. И если в детстве в моем сердце еще оставалось место для понимания и сочувствия. То теперь мое сердце окаменело. Оно не признавало вариантов: может быть? а вдруг? с какой точки зрения посмотреть… Оно признавало только два слова: да или нет. Вариации на тему «заблудшей души» не принимались в расчет. Если совершил преступление – отвечай за него. И меня не должно волновать, что тебя к этому привело. Существует лишь факт преступления. И факт, что от этого преступления кто-то незаслуженно пострадал. Это были неизбежные издержки моей профессии. Иначе быть не могло. Иначе правосудие зашло бы в тупик. Смешав в одну кучу понятия добра, зла, вины, безнаказанности, справедливости. И я как представитель правосудия допустить это не могла. Я принесла свои чувства в жертву профессии. Мое сердце каменело. Моя душа безмолвствовала. И лишь безукоризненно четко и логично работал разум. И каждое вновь раскрытое преступление являло собой победу разума. И поражение чувств.

И я уже не жалела об этом. Моя профессия была сродни профессии врача, привыкающего к смерти. Но врач имел дело с людьми. Я же никогда не могла назвать преступника человеком. И лишь сегодня. Глядя на это растерянное, почти детское лицо. Мое сердце вздрогнуло. Логика моего разума сбилась. И в моем сознании смешались все на свете понятия. Каждому из которых когда-то было отведено свое четкое место.

– Лина, – окликнул он меня. Перебив все мои запутанные мысли. – Лина, но почему… Почему вы это сделали? Еще не поздно отказаться…

Я пожала плечами.

– Я не знаю – почему. Это первое безрассудство в моей слишком рассудительной жизни. И надеюсь – последнее.

– А что потом?

– Не знаю. Впервые в жизни я ничего не знаю.

– Вы будете вести следствие?

– Это будет самое любопытное в моей практике дело, Малыш.