Елена Сазанович - Предпоследний день грусти

– Это неправда! У тебя кто-то есть! Этого не может быть, чтобы у тебя никого не было. Это не правда, – без конца твердил он мне. Влюбленными глазами заглядывая мне в лицо. Он мне не верил. И еще он не верил. Что его, такого красавчика. Можно отвергнуть.

– У меня действительно никого нет. Я никого не хочу, – я гладила Жана по голове. Целовала его в щеку. И успокаивала.

Вскоре он в этом убедился. На мужчин я смотрела холодным отсутствующим взглядом. И в нем помимо моей воли прочитывались нотки презрения.

В кругу музыкантов этого хорошенького импресарио довольно быстро окрестили моим любовником. Это меня устраивало. Ненужные притязания со стороны ненужных поклонников испарились. Все успокоились за мою личную жизнь.

Я догадывалась, что это устраивает и его. Льстит его самолюбию. И поддерживает авторитет в артистическом кругу. Когда мы вместе появлялись. То ловили на себе восхищенные взгляды женщин и мужчин. Нас принимали за великолепную пару. И нас это устраивало. Но самолюбие Жана, конечно, не было до конца удоволетворено. Он единственный знал правду. Часами за мной наблюдал. Часами слушал мою музыку. Я чувствовала. Что ему нелегко. Но помочь ничем не могла.

И однажды… Все-таки однажды это случилось. И случилось в день рождение Жана.

– Сколько тебе исполняется, Жан?

– Ты будешь смеяться. Мне – двадцать три.

– Нет, это ты будешь смеяться. Мне – тридцать девять.

И мы с Жаном рассмеялись вместе. Нас вполне устраивал наш возраст.

И я Жану подарила игрушку. Пушистого огромного кота цвета морской волны.

– Странный цвет шерсти, – сказал он, увидев подарок. – Я думал, что котов такого цвета не бывает.

– Просто он настолько хотел быть непохожим на других. Что это в конце-концов и случилось.

– Как в сущности он мало хотел…

Жан долго разглядывал подарок. Ощупывал. И на его лице проступала тихая грусть. Словно он вспомнил о чем-то дорогом и далеком. И безвозвратно ушедшем. Уже навсегда. Таким Жана я никогда не видела.

– Ты что, Жан, – я слегка дотронулась до его ладони.

– Эта игрушка… Она что-то напомнила мне. Но что… Мне очень хорошо. И очень грустно.

– Просто похожие игрушки бывают у всех в детстве. Правда?

Жан в ответ промолчал.

И я, чтобы отвлечь его внимание. И чем-то развеселить. Стала болтать обо всем, что приходило в голову.

– Ты знаешь, Жан. Когда-то я очень любила вспоминать все, что случилось, например, в этот день год назад. Или два. Какое число сегодня? Так. Двенадцатое сентября. Что знаменательного произошло у меня в жизни этого числа?

И я со всей силы. Напрягая свою довольно потрепанную память. Стала вспоминать важные события. И вдруг мне это число показалось до боли знакомым. Вроде бы обычный день. Ни праздник. И ничей день рождения. И ничей день смерти…. Погодите… День смерти… Мрачное, неприятное число. И ощущение безысходности. Ну, конечно! Жан! Котище! Он умер именно в этот день. И мне тогда было шестнадцать. Сколько лет-то прошло? Двадцать три года… Боже! Как давно! Целая вечность. И была жива моя мама. И мой отец еще пытался ухватиться за счастье… Целых двадцать три года…

– Погоди, Жан. Сколько ты говоришь тебе исполняется, – уже тревожно спросила я. Желая ошибиться.

– Двадцать три.

День смерти кота Жана – день рождения моего хорошенького импрессарио. И меня это неприятно поразило. И даже испугало. И я стала ждать очередной гадости.

И долго мне ждать не пришлось.

В тот же вечер на общем банкете. Которые я избегала. И которые меня успешно преследовали. Жан воспользовался случаем. Как когда-то воспользовался случаем и кот. И выместил на мне все свои неудачи. Впрочем, как и кота, я впоследствии его не винила. Наверное, потому, что он был для меня все-таки единственным. Если не другом. То приятелем точно.

Жан в день своего рождения умудрился напиться. И все началось. Кто-то из влиятельных гостей сказал что-то типа: «Ну, Жан, иметь такую женщину… Тебя можно поздравить…»

– Что ты сказал? – неожиданно громко. И очень зло. Выкрикнул Жан. Чем и привлек внимание всех присутствующих. И особенно журналистов.

– Иметь такую женщину? А какую женщину? Я что-то не понимаю! Посмотрите на нее! Вы! Внимательней, внимательней посмотрите! Да она просто старая дева! Высушенная и сухая! Она от мужиков шарахается. Как от чумы! Да она ни на что не способна! И вообще я сомневаюсь, женщина ли она…

Этого страстного монолога было достаточно. Для того, чтобы десятки любопытных глаз моих «друзей» впились в меня. Для того, чтобы бульварные писаки тут же удовлетворенно потерли руки в предвкушении очередной грязи. В которой они обожали купаться. Этого было достаточно для того, чтобы наконец-то всех осчастливить в один миг. Потому что талант никогда не прощается. И все они мне вдруг напомнили пиявок. И я мысленно успокоила себя тем. Что пиявки, может, и высасывают кровь. Но кровоиспускание в малых дозах даже на пользу.