Никогда не забуду урока, который нам всем преподал Мурза в первый день пребывания Дорогого Никифора Сергеевича.
В целом в тот раз номер складывался без особенных затруднений. Так часто бывает — боишься увязнуть в трясине мелких неполадок, а проскакиваешь с ходу, или наоборот, — ничто не сулит задержек, все катится как по рельсам и вдруг — бах! — тупик…
Где-то около семи вечера, перед тем как отправиться на торжественный прием в честь Высокого Гостя, я в последний раз решил побывать в газетном штабе — секретариате.
Еще на подходе к самой горячей точке редакции, где всегда что-то кипело, рвалось и связывалось, я понял — сегодня дело идет нормально. Шла обычная для таких минут суета.
— У Хрящева кончик не встает, — слышалось из открытой двери. Это Зинаида Максимовна Сальникова, наша боевая «закройщица», макетировала полосы газеты.
— Как не встает?! — басил возмущенный Стрельчук. — Должен встать! Обязательно должен! Вталкивайте!
— Дырка маленькая, — поясняла Зинаида Максимовна. — А кончик большой. Может, отрежем?
— Кончик Хрящева не трогать! — подал я команду в открытую дверь. — Рубите хвост Первому!
Так речи Большого Человека и Видного деятеля области втискивались в тесные газетные рамки. Мы точно знали, кому и что можно рубить и чем потом оправдывать самоуправство.
Вдруг, чуть не сбив меня с ног, мимо пронесся Лапшичкин.
— Горим! — заорал он заполошно, едва заметив мое присутствие. — Мурза портрет Хрящева снимает!
— Почему?! — спросил я, мигом осознав ужас происходившего.
— Кто знает! — крикнул Лапшичкин и наддал ходу. Я рванулся за ним.
В кабинете Мурзы царили чистота и порядок. По стенам на вбитых в рейки гвоздиках без шляпок висели свежие оттиски страничек будущего номера газеты. Они были удивительно чистые. Даже на кончики речей, которые не вошли в полосы, Мурза не замахнулся.
Зато огромный портрет нашего Дорогого Никифора Сергеевича, украшавший первую страницу, был безжалостно перечеркнут любимым знаком Мурзы, который славянская азбука знала под псевдонимом ХЕР, как букву «А» под названием «аз».
Здесь же, передергиваясь от бессильного гнева, на повышенных тонах разговор с Мурзой вел сам Главный.
— Это самоуправство! Вы за это ответите, — выкрикивал Главный слова, будто кидал их на цензорский стол.
Мурза сидел, откинувшись на спинку стула и сложив руки на животе.
Его лицо освещала загадочная, как у степного каменного идола улыбка.
— Скажи толком, в чем дело? — спросил я. — Фото сегодняшнее. Прямо горячее. С натуры…
Мурза пожал плечами и устало сказал:
— Я сам вижу: фото горячее. Потому и не хочу, чтобы кто-то из нас на нем обжегся. Ставьте то, которое передано по ТАССу из Москвы. Там у них все как надо. А ваше я пропустить не могу.
— Но оно с натуры, — повторил я главный наш аргумент.
— С натуры снимают голых баб. Больших Людей коммунистической партии и советского правительства снимают иначе.
— Почему? — спросил я, стараясь быть как можно спокойнее.
— Потому что никому из нас не разрешено искажать официально утвержденный государственный облик портретов. Вот, глядите, — Мурза ткнул красным карандашом в фотографию, которая лежала перед ним. — Здесь у вас на лице сколько бородавок вышло? Теперь смотрите, на московских фотографиях их только две. Кому я должен верить? Я лично верю Москве. Там работают понимающие и ответственные люди. А ваши снимки исказили облик натуры.
— Между прочим, — сказал я, — товарищ Хрящев ездит за границу. И не думаю, что для тех, кто его там фотографировал, установлен лимит на количество бородавок, которые должны быть на снимке.
— Вы предлагаете мне идти на поводу у буржуазной печати? — спросил Мурза с вызовом. — Они злобно клевещут на нас, сознательно искажают личности выдающихся и видных деятелей, а мы последуем за ними по пути отступления от наших главных эстетических принципов, так? Туда вы зовете?
— Позволь, позволь, — перебил Главный. — Что за принципы?
— «В человеке все должно быть прекрасно, — продекламировал Мурза со вкусом, — и лицо, и одежда». Так формулирует классик. Ты что-нибудь имеешь против?
— А если я попрошу товарища Хрящева лично завизировать фото? — спросил Главный с вызовом.
— И что? — отбил удар Мурза. — Может, ОН и сам не знает, сколько бородавок на его лице Главлитом разрешено показывать массам. Тогда кто отвечать будет? Ты или я? Нет, меня уволь.
Дальнейшие разговоры были бесполезными. Мурза пресекал крамолу и переступить через него никто уже не мог.
Читать дальше