Иоан Поппа - Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа

А если так случается – ты говоришь, что во время твоего дежурства в соответствующую ночь подрались солдаты или даже умер кто-то из военных-резервистов?

О, но это очень плохо! «Это очень плохо!» – говорит партийный секретарь.

«Это очень плохо!» – говорит командир. И темнеет в лице и шипит сквозь зубы: «А ты, что же ты-то охранял, товарищ? Почему ты не исполнил свой долг? Тюрьма по тебе плачет! Военный трибунал! Ты слышал?»

И рев командира заставляет дрожать стекла на окнах, как будто это ты убил солдата.

Где-то внизу хлопает дверь и чей-то свирепый голос вопит: «Подъем!» Начинается кутерьма. Двери хлопают с треском. Ужасная вонь разносится по комнатам, а призывники всех возрастов, от молодого, который только что отслужил армию, до мужчины, находящегося на пороге пенсии, выходят в холлы, двери скрипят, слышно, как льется моча в туалетах, кто-то поскальзывается в холле в луже воды. Многих из тех, кто пил в течение ночи и напился, вырвало, и в помещениях царит страшная грязь; кальсоны и майки, потертые в раковинах в малом количестве воды и мыле, повешенные для просушки, и пепельно-серые носки свисают с веревок, которые привязаны к гвоздям, вбитым в потолок.

На одной из кроватей кто-то продолжает лежать. Стаскиваю с его головы одеяло и хватаю его за плечо. Но человек мертв… Бывает. Делаю знак старшему сержанту Якобу Валериу из Тыргу-Муреша, чтобы он сообщил об этом командиру его роты, и выхожу.

Вижу, как Илфован Михай, высокий старший унтер-офицер, с усами и пышной шевелюрой, набрасывается с руганью на молодого лейтенанта:

– Ну-ка, марш отсюда, не то я тебя побью, хоть ты и лейтенант! Будет еще мне приказывать!?

Лейтенант появился несколько дней назад. Он не знает здешней обстановки. Таращит глаза, и лицо его белеет, как полотно. Он делает шаг к Илфовану. Я бросаюсь к нему и почти выволакиваю его наружу, в холл, где он кричит, задыхаясь от негодования и сопротивляясь:

– Т… Ты видал? К… Кто это? Скажи же мне, кто это такой?

– Не дури! – говорю ему. – Ты здесь новичок, и тебе еще есть чему поучиться. Это старшина Илфован, информатор командира части, человек крайне опасный. Берегись его, потому что он тебя покалечит в драке, даром что ты офицер. Он делает это с соизволения командира. А если ты меня еще будешь спрашивать, как такое возможно, я разозлюсь и поколочу тебя раньше, чем это сделает Илфован.

– Может, он скрытый секурист…

– Черта с два секурист… Он из части в Прунду Быргэулуй, из Бистрицы.

– Хорошо, но я офицер и…

– Выкинь это из головы! Ты здесь никто! – шиплю ему в ухо и спускаюсь по лестнице.

На некотором подобии плаца подразделения делают перекличку. Стоящие рядами солдаты в изношенных униформах, с касками строителей на головах, кашляют и переминаются с ноги на ногу. У некоторых ремешки касок свисают вниз, и, когда они начинают марш, замки ремешков бьют по металлическим пуговицам блузок или по алюминиевым ложкам, заткнутым в левый нагрудный карман, издавая сухие, неподражаемые звуки. Я быстро нахожу свои роту и взвод. На улице, у выхода, нас ожидают автобусы с заведенными моторами.

Время: 5:45. Я поворачиваюсь к взводу:

– Кто-нибудь отсутствует?

– Все здесь! – говорит Силаги Корнел.

– Взвод, равняйсь! Смирно! Надеть каски! Не забудьте ложки! Чтоб у каждого была ложка, потому что мы идем, как вы знаете, в столовую. Внимание! Напра-во! К автобусу шагом марш!

Порядок сохраняется несколько десятков метров, потом все резко бросаются к автобусам. Это битва за места. Потому что машин для личного состава части все время не хватает. Отсюда и эта отчаянная гонка и давка. Правда, у нас есть – как подмога – и крытые брезентом грузовики транспортного взвода, но ехать на них, на длинных деревянных скамьях еще более неудобно. Там не за что держаться, и на поворотах люди опрокидываются или наваливаются друг на друга.

Мало-помалу мы покидаем 2-ю Колонию и теснимся в автобусах или крытых грузовиках, а машины тяжело приходят в движение в сторону «печальных» Карпат, то есть 1-й Колонии «Уранус». Прежде чем выехать из Витана, я вижу две военные скорые помощи, которые останавливаются у ворот 2-й Колонии, что меня удивляет, поскольку я знаю, что ночью умер только один солдат.

Прибыв на «Уранус», мы выходим из машин и направляемся в залы столовых в здании старого стадиона. Выстраиваются огромные очереди. В мутном утреннем свете ряды ожидающих солдат, с ложками, торчащими наполовину из левых нагрудных карманов, кажутся серыми. Лишь металлические овалы ложек блестят у них на груди, как причудливые медали.