Люциус Шепард - Валентинка

– Тогда я вернусь.

Я потянулся к твоей руке и пальцами случайно задел твою грудь. Так легко нырнуть обратно в постель, заняться любовью, проспать до полудня. Но потом тебе придется звонить в Калифорнию, а мне – это слышать, и ты будешь готовиться к вине и браку, все измельчает, покроется рубцами – вдобавок к тому, каково сейчас.

– У тебя дела, – сказал я. – Нам обоим будет легче, если меня не будет.

– Не надо, пожалуйста, не уезжай! – Ты обхватила меня руками. Твое волнение, так ясно прописанное в лице, – словно маска, что могла бы висеть над сценой театра потерь. Ты поцеловала меня открытым ртом, твой язык заигрывал с моим, но то был сексуальный рефлекс, путаница физичности и намерения, в этот миг неуместная.

– Моя очередь, – сказал я. – В прошлый раз ты первая ушла.

Ты кивнула, закрыв глаза. Небо серело; утренняя звезда низко повисла над горизонтом.

– Я люблю тебя, – сказала ты. – Я тебя люблю.

Я положил руку сзади тебе на шею, притянул твою голову и сказал:

– Не волнуйся за меня. Все будет хорошо.

– Я позвоню, – сказала ты. – Во вторник.

– В два часа.

Мы снова поцеловались – долгий поцелуй, как печать под договором, – и обменялись шквалом «я тебя люблю» и торопливых поцелуев, отдалясь друг от друга деликатными переходами. Когда я оглянулся у двери, ты попыталась улыбнуться и сказала почти неслышно:

– Пока. – Ни слезинки, но слезы близко.

Я тихо спускался по лестнице, шел к машине – ощущалось нереально, будто я подчиняюсь режиссуре и отчаяние мое – лишь память чувств, а скоро мы вместе будем хохотать в гримерке. Я повозился с ключами, взглянул на балкон. Ты стояла там в белом халате. Помахала. Я не мог разобрать выражения лица, но знал: оно спокойно и печально, все под контролем. Мы так наловчились разыгрывать эту сцену – правда, раньше с балконом ни разу. Я поднял правую руку, подержал ладонь подольше, передавая тебе энергию, что в ней хранилась, и ты повторила жест. Воздух между нами казался чище всего остального воздуха. Заворочался соленый ветер, высохший плод щелкнул о пальмовый ствол посреди шелеста листьев. Я хотел, чтобы тучи визжали, зеленая земля изрыгала огонь, я жаждал хтонической реакции на это неестественное расставание; увы – никаких признаков. Жизнь скользила вокруг нас. Запечатлев твой образ в памяти, я рванул дверцу, завел мотор и отъехал.

Через пару минут тело мое так затосковало от невозможности коснуться тебя, что я думал, придется тормозить. Я подбавил газу, пытаясь выбросить ощущение, и к границе города летел на семидесяти в час. Но дорога крючилась от моря через флоридские дебри, и подальше от берега еще висел туман, я почти ничего не видел. Я сбросил скорость до двадцати и поехал, пригибаясь к рулю и вглядываясь. Может, дороги действительно закрыты и мне придется вернуться, подумал я, но тут кто-то ринулся сбоку к машине, размахивая руками, приказывая остановиться. Этот кто-то был в белом комбинезоне – такие носят в командах по борьбе с биоугрозами, – и еще в маске вроде противогаза, но гладкого, серебристо-серого. Может, и не маска. Я не уверен. Психанув, я опять дал по газам. В зеркальце мелькнули фигуры в белых комбинезонах, а меж деревьев за ними – что-то большое, смутное и ромбовидное. Может, цистерна. Для перевозки нефти или природного газа.

Проехав сорок миль, я остановился в придорожной забегаловке. Сидел за стойкой и думал, чем ты занимаешься. От солнечных лучей на пластике звенело в ушах. Лицо горело, будто меня отхлестали. Наши планы, намерения – неважно: я снова там, куда более всего страшился попасть, я отрезан от тебя, не в состоянии постичь твой разум, один, брошен на произвол нашей удачи. Я заказал кофе навынос и вернулся на стоянку. По краю росли казуарины, за ними – большое болото с высокой травой и голубыми канавами.

На мелководье, поджав ногу, замер ибис. По светлому осколку расплескались солнечные брызги – птица стояла точно среди жидких алмазов. От такой безмятежности на глазах у меня выступили слезы, меня захлестнуло адреналином и яростью. Я метнул кофе в сторону деревьев, заорал и принялся пинать дверцу машины, а потом колотить по крыше – я порадовался, заметив на крыше вмятины.

– Ты чем это занят, приятель?

За спиной, футах в пятнадцати, стоял мистер Помощник Управляющего – стриженый, тощий, морпех-недоучка: почти безгубый рот, косые глаза, узкий череп. В черных джинсах, белой рубашке и уродливом галстуке. Он смотрел на меня, наверное, как на нерадивую официантку. Подленько, презрительно.