Канта Ибрагимов - Стигал

Он отпихнул парня. На руках отжался и как-то выправил, выдвинул вперед грудь, словно готовый взлететь горный орел. Горделиво и даже с некой надменностью осмотрел горы, как будто все покорил, и полетел… к своей маме. А юнец, бывший с ним, действительно сдался, точнее, его схватили. Как он сам рассказывал, не немного, а изрядно помучили. Однако сидел он недолго. Новый глава администрации многих, почти всех, спас, в том числе и меня.

Да, меня ведь тоже арестовали.

А если все по порядку, то, как только исчез из виду мой «уазик», я еще немного постоял, соображая, что мне делать? Первая мысль была пойти к зданию нашего УБР, вернее, к тому, что от него осталось, – к руинам. Хотелось посмотреть, проверить и переждать там до утра – хоть какая-то крыша над головой. Однако, как советовал Руслан, оставаться здесь небезопасно, и я решил выйти на дорогу и двигаться к городу, а там как получиться… Почему-то я почти до деталей запомнил тот путь. По этой дороге я ездил, наверное, тысячи раз, а тогда шел пешком впервые. Дорога на спуск. Очаг пожара остался позади и его за хребтом уже не видно. Зато пасмурное небо отсвечивает огнем, в странном красноватом оттенке видится весь мир, создавая некую иллюзию легкости, сказочности и даже праздности. И мне казалось, все неправда: не может быть войны, не может кто-то кого-то, в принципе, ни за что вдруг убивать. И что я, наконец-то, иду в настоящий мир, в настоящий Грозный, где меня ждет моя дружная семья, и к нам в гости должны прийти Ольга Сергеевна с Русланом. И, смущаясь, Ольга Сергеевна мне с женой скажет: «У меня сын Руслан, вы его знаете; у вас прекрасная дочь – Шовда, мы ее тоже знаем и любим. Руслан и я… в общем, молодые уже нашли общий язык и согласие… может, и вы, и мы все вместе благословим их, их союз, наше родство, еще большую близость и родство».

– Конечно! – крикнул я, даже от радости подпрыгнул.

…Я знаю, уже по опыту знаю, что вначале должен был услышать, но я так в сказочных мечтах отключился, что сначала увидел… увидел, как по красно-белому заснеженному полю, по этой извилистой дороге ядовито-черная, огромная змея ползет снизу ко мне навстречу. Я очнулся. Встал как вкопанный и только тогда услышал нарастающе-ужасный гул бронетехники. От этого воя мне стало не просто страшно, а очень плохо, голова и все нутро заныло. И я не мог, не хотел уйти с дороги, сдвинуться с места. Я хотел им преградить путь, остановить, может, даже поговорить, объяснить, переубедить. Да в это время, после зрения и слуха, у меня словно включился еще один орган чувств – осязание, и я явственно уловил надвигающуюся вонь гари, копоти, крови, войны. Однако прежняя сказка-иллюзия еще не покинула меня, потому что я подумал: «А ведь Руслан и Шовда еще живые, еще молодые». И мне эта мысль не просто так в голову пришла, я их действительно поженю. У них будут дети, будет будущее, и ради этого надо бежать от войны и военных. Я стал соображать, осматриваться. Недалеко, прямо подо мной чернеет кустарник, а далее уже лесополоса. Я успел добежать только до кустарника. Не единожды я видел эти колонны бронетехники. Но одно дело днем на дороге, в городе, и ты мирный житель, инженер, с документом в кармане. А другое дело, оказаться ночью в чистом поле, выскочить из-под куста, да еще только что контактировал с боевиками, уничтожить которых несется эта армада. Тогда я понял, что значит – засунуть голову в песок. Хотелось хотя бы голову закопать, чтобы этого не видеть, не слышать, не чувствовать, не дрожать. Но как не дрожать, если даже земля дрожит и стонет от этой убийственной мощи. Впереди колонны два огромных, тяжеленных танка, а следом бесконечная вереница БТРов и БМП. И я почему-то попытался их сосчитать, устал… И все это против нескольких ребят?

Я, наверное, пролежал не более пятнадцати минут, но как это было тяжело – еле сдержался, чтобы не побежать, крича о помощи, в лес. Я очень боялся, что меня вот-вот заметят и даже стрелять не будут, а просто гусеницей переедут, втопчут в грунт, и могилу рыть не надо. И искать особо никто не будет – почти некому. А еще я вновь почувствовал удушье, хотелось кашлять, воздуха не хватало – такая копоть и гарь. Эта мощная техника идет на подъем, рычит, газует, выбрасывает синие клубы дыма. И, как ни странно, я в этот момент подумал: «Сколько тонн нефтепродуктов они сейчас тратят? Сколько металла и труда в этой технике? А сколько, наверное, более сотни, молодых ребят мчатся убить таких же, как они?».

За что? Почему? Зачем? Разве не лучше, если бы эти ребята и те ребята были бы у себя дома? Ездили бы не на танках, а на тракторах, хлеб и детей растили. Да просто бы, раз ночь, дома спали. Однако, как сейчас модно говорить, кто-то нас разводит, гонит, и мы уничтожаем друг друга, а иначе – пожираем сами себя. Впрочем, этот теоретический гуманизм недолго надо мной довлел, куда реальней и актуальней теория Дарвина, то есть естественный отбор – слабейшие погибают; жизнь – борьба! А борьба порождает зло! И от этого зла, и как слабейший я давно должен был отсюда вместе с семьей бежать. А я, дурак, вновь побежал в сторону Грозного, к этим руинам. Но теперь я побрел не по дороге, а через лес, с каждым шагом боясь наступить на мину или попасть на растяжку. Неспокойно, но без приключений я еще задолго до рассвета добрался до конторы – первым делом позвонил дежурному в главк, докладывая обстановку. Как положено, тут же написал докладную записку о своих похождениях и результатах. Указал, что пропала моя машина. Разумеется, я не писал о встрече с Русланом. Но все это время думал о нем. Наверное, поэтому, когда я тут же прямо за столом вырубился, мне приснилось что-то очень странное и хорошее. Я видел Шовду и Руслана. Видимо, это моя новая мечта или навязчивая идея – словно они поженились…