Виктория Токарева - Рарака

Видимо, в конверт с моим адресом вложили письмо Тамаре, той, что на первом месте по красоте. Значит, моё письмо попало к ней.

Я долго смотрела на конверт, на письмо, потом ни с того ни с сего оделась, вышла на улицу, взяла в Горсправке Ларискин адрес и поехала к ней домой.

Ларискин дом был девятиэтажный, стоял возле искусственных прудов.

Дверь отворила Лариска.

Она была красива, но иначе, чем прежде. Время подействовало на нас по-разному: Лариска раздалась в плечах и в бёдрах, а я, наоборот, съёжилась, как говорят мои родители, удачно мумифицировалась.

Мы узнали друг друга в ту же секунду и не могли двинуться с места. Я стояла по одну сторону порога, Лариска — по другую, обе парализованные, с вытаращенными глазами, как будто нас опустили в ледяную воду.

Потом Лариска перевела дух и сказала:

— Ну, ты даёшь!

Я тоже очнулась, вошла в прихожую, сняла шубу. И все вдруг стало легко и обыденно, как будто мы расстались только вчера или даже сегодня утром.

В прихожую вышла девочка лет восьми, беленькая, очаровательная.

— Это моя дочь. А это тётя Кира, — представила нас Лариска.

— Тётя Кира, вы очень модная! — сказала мне девочка и обратилась к матери: — Дай мне рубль!

— Зачем?

— Я должна сходить в галантерею, у нашей учительницы завтра праздник.

— Сделаешь уроки, потом пойдёшь! — распорядилась Лариска.

Средняя дочь была в детском саду, или, как выразилась Лариска, ушла на работу.

Младшая девочка спала на балконе, ей было пять месяцев. Лариска сказала, что вчера она научилась смеяться и целый день смеялась, а сегодня целый день спит, отдыхает от познанной эмоции.

— Ещё будешь рожать? — спросила я.

— Мальчишку хочется, — неопределённо сказала Лариска.

— А зачем так много?

— Из любопытства. Интересно в рожу заглянуть, какой получится.

— Дети — это надолго, — сказала я. — Всю жизнь будешь им в рожи заглядывать, больше ничего и не увидишь.

— А чего я не увижу? Гонолулу? Так я её по телевизору посмотрю. В передаче «Клуб кинопутешествий».

— А костёр любви? — спросила я.

— Я посажу вокруг него своих детей.

Лариска достала вино в красивой оплетённой бутылке, поставила на стол пельмени, которые она сама приготовила из трех сортов мяса. Пельмени были очень вкусные и красивые.

— Все деньги на еду уходят, — сказала Лариска. — Мой муж сто килограммов весит…

— Такой толстый?

— У него рост — метр девяносто шесть, так что килограммы не особенно видны. Вообще, конечно, здоровый… — созналась Лариска.

— А чем он занимается?

— Думаешь, я знаю?

Лариска разлила вино.

— За что выпьем? — Она посмотрела на меня весело и твёрдо.

— За Игнатия!

— Да ну…

— Что значит «да ну»! Собиралась плыть до него, как до Турции.

— Ну и доплыла бы, и что бы было? — Лариска поставила на меня свои глаза.

Вошла девочка с тетрадью.

— У меня "у" не соединяется, — сказала она.

Лариска взяла у неё тетрадь.

— Ты следующую букву подвинь поближе.

Девочка смотрела на меня.

— Да куда ты смотришь? Сюда смотри! Видишь, хвостик от "у"? Он должен утыкаться прямо в бок следующей букве. Поняла?

Девочка взяла тетрадку и кокетливо зашагала из комнаты.

— Гонорскую помнишь? — спросила я. — Вышла замуж за Игнатия.

Лариса опять поставила на меня свои глаза и держала их долго — дольше, чем возможно. Потом выпила полстакана залпом, будто запила лекарство, и пошла из комнаты.

— А ты почему развелась? — крикнула Лариска.

— Профессия развела! — крикнула я. — Я ведь все время играю, на семью времени не остаётся.

— Разве нельзя и то и это?

— Может, можно, но у меня не получается.

— Ну и дура! — сказала Лариска, возвратившись с кофе. — Подумаешь: Франция, Америка… А заболеешь — стакан воды подать некому.

— Это да… — согласилась я.

— Французы послушают твой концерт, похлопают и разойдутся каждый к себе домой. А ты — в пустую гостиницу. Очень интересно!

Лариска села к столу и снова разлила вино по стаканам.

— За что?

— За рараку! — сказала я.

Вошла девочка, протянула Лариске тетрадку.

— Я тебе покажу галантерею! — заорала Лариска напряжённым басом. — Только об этом и думаешь! Никуда не пойдёшь!

Она хлестнула девочку тетрадкой по уху, смяв тетрадь. Девочка втянула голову, дрожала ресницами и не отрываясь смотрела на меня. Ей было тяжко терпеть унижение при посторонних.

На балконе проснулся и закряхтел ребёнок, не то засмеялся, не то заплакал.