Михаил Веллер - Мое дело

Я рубил круги вокруг квартала и вбивал гвозди в сознание. Потом дома я сел за машинку и в одно дыхание отколотил пятнадцать страниц жесткого монолога. Вот такая получилась психотерапия.

В проблесках я сознавал, что ничем не болен, и это психоз. Но одновременно знал, что болен, и это знание ужасало. Мысль пройти обследование и либо успокоиться, либо срочно начать лечиться, отвергалась изначально: слишком жутко было подтвердить свое знание со стороны. Тут сразу делалось понятно, что мое знание — не совсем знание. А как только мысль о медицине отставляли — тут знание о болезни делалось достоверным. Слово «рак» лезло в глаза из всех книг.

Я знал, что это называется «канцерофобия». Что это можно рассматривать как форму МДП — маниакально-депрессивного психоза. Что причина — стресс, нервное истощение и неразрешимый психологический конфликт. Но знать — легче, чем победить и избавиться.

Задоставали меня гады. Не мог я разрешить свой литературный конфликт в рамках страны и государства.

И тогда я впервые сел писать не знаю что. Это был юноша, умирающий от рака. И железный мужик, крепящий его волю и сознание, — врач, но исцеляющий его не медициной, а бойцовским отношением к жизни. Это были две половины моего раздвоенного сознания, треснувшей надвое личности, хрупнувшего пополам характера.

Я написал двести страниц. Я выместил на бумагу все, что меня мучило и убивало. И мне полегчало.

Канцерофобия приступами пытала меня еще много месяцев.

Повесть стала первой частью «Майора Звягина». Первым, кого встряхнул до стука зубов и поставил на ноги железный доктор Звягин, был я сам.

В старом фильме о гонщиках Ив Монтан отвечает журналисту, как он ведет себя на трассе при аварии впереди:

— Я увеличиваю скорость! (Потому что другие сбрасывают, и можно их обгонять.)

Все, что не убивает — закаляет. При получении удара я активизируюсь. Это даже не стоицизм. Стресс ищет способ разрядки, адреналин требует деятельности.

Не теряя времени до следующей подачи книги в издательство, я стал рассылать мои рассказы знаменитым писателям и влиятельным критикам. В папку вкладывал два рассказа, чтоб излишне не затруднять; совсем коротких иногда два-три прилагал к одному большому. Ну хоть одну-две фразы-то положительные они напишут между любых поучений и обличений? Вот я их выдерну и процитирую подряд как выдержки из внутренних отзывов маститых мэтров. И смонтирую такую сопроводительную справку для следующего варианта своих страданий. Прорвемся!

Я разослал папок тридцать. Из всех светил советской литературы мне ответил один. Виктор Астафьев.

Я писал ему в Вологду, а ответ через три месяца пришел из Красноярска. Переругавшись на старом месте, он переехал.

Я слал ему «Конь на один перегон». И аккуратнейшим образом получил обратно рукопись.

Письмо было от руки, фиолетовыми чернилами на обеих сторонах двойного листа в клеточку. И это было чертовски хорошее письмо. Самому цитировать похвалы себе — плебейство и жлобство. Повторяю:

Самому цитировать похвалы себе — плебейство и жлобство. Скобарская форма саморекламы. Похвальба заурядностей перед стадом своего уровня.

«Конь на один перегон» Астафьеву пришелся в жилу. Хороших и сугубо положительных слов он мне написал. И в заключение:

«Рассказ этот вы покажите в „Наш современник“. Советую приложить к нему еще два-три, чтоб вышла подборка. Обратитесь от моего имени к Юрию Ивановичу Селезневу — дескать, Виктор Петрович очень хвалил и рекомендовал приглядеться. Бог даст, состоится публикация».

В конце был лиричный абзац о красивых местах и багульнике над рекой.

В течение дня я радостно переживал и писал благодарный ответ.

Назавтра я позвонил в «Наш современник». Юрий Иванович Селезнев, заместитель главного редактора, на прошлой неделе умер от инфаркта.

Сел я на стул и засмеялся шизофреническим смехом.

…Позднее мне разъяснили, что даже здравствие Селезнева до столетнего юбилея ничего бы не изменило в моей жизни. Они там таких как я не очень любили: секли под корень. Я не проходил тест на анализ крови.

Белые ночи отвратительны для партизан и невротиков. Ни застрелить, ни заснуть. Мне снилось, что я лежу в кровати без сна, и меня вздергивал телефонный звонок, и я переходил из одной реальности в точную ее копию, только с молчащим телефоном, и пытался разодрать явь и сон, как слипшиеся марки.