Элиф Шафак - Три дочери Евы

– Демократия – это как предмет роскоши, вроде белужьей икры, – заметил известный пластический хирург. Ему принадлежала клиника в Стамбуле, однако жить он предпочитал в Стокгольме. – Ближнему Востоку она не по средствам.

– Даже Европа больше не верит в демократию, – заявил журналист, насаживая на вилку кусок ягненка. – Нынешний Евросоюз имеет весьма жалкий вид.

– Когда русский тигр набросился на Украину, они сразу стали паиньками, – с пафосом провозгласил архитектор. – Сейчас – век тигров, и с этим ничего не поделаешь. Конечно, вас никто не любит, если вы тигр. Но все боятся, а это главное.

– Что до меня, то я только рада, что нам не разрешили войти в Евросоюз. Тем лучше! – вступила в разговор владелица рекламного агентства. – Если бы они соизволили нас принять, Турцию ожидала бы участь Греции. – Она потянула себя за мочку уха и постучала по столу.

– Уверен, греки мечтают о возрождении Османской империи! Когда ими управляли мы, им жилось куда лучше! – Архитектор хихикнул, но осекся, поймав сердитый взгляд Пери. Повернувшись к Аднану, он подмигнул и произнес: – Боюсь, вашей супруге мои рассуждения не по душе.

– Уверен, это не так, – ответил Аднан с благожелательной, но немного грустной улыбкой; в разговоре он участия не принимал и лишь внимательно слушал, подперев подбородок рукой.

Пери смотрела на ризотто, остывавшее у нее на тарелке. Разумеется, она могла бы молча улыбнуться, и неловкость развеялась бы сама собой, как сигарный дым. Но много лет назад, вскоре после отъезда из Оксфорда, она дала себе слово никогда не отделываться молчанием.

– Это правда. Мне действительно не нравятся подобные разговоры и сравнения, – сказала она, глядя на мужа. – Демократия – это не черная икра, а страны – не тигры… – Она впервые заговорила после долгого молчания, и все взгляды тотчас устремились к ней. Пери стоило немалых усилий не опустить голову. – Я считаю, диктатуры с человеческим лицом не существует, – твердо произнесла она.

– Отчего же? – осведомился архитектор.

– Оттого, что любой диктатор рано или поздно начинает считать себя богом. А когда человек играет в бога, интересы других людей представляются ему ничтожными.

Воспоминания вихрем пронеслись у нее в голове. «Он и сам немножко бог» – так сказала тогда Ширин о профессоре Азуре. Может, не забудь он о том, что он всего лишь человек, все сложилось бы иначе?

– Взгляните в лицо реальности! – усмехнулся архитектор. – Мы не на оксфордском семинаре, где занимаются отвлеченными словопрениями. Действительность такова, что наши соседи – Сирия, Иран, Ирак. А не Финляндия, Норвегия и Дания. Демократия в скандинавском стиле невообразима на Ближнем Востоке.

– Допускаю, что вы правы, – пожала плечами Пери. – Тем не менее именно такой тип демократии остается для меня самым желанным. Человеку свойственно желать невозможного.

– Желать! – всплеснул руками архитектор. – Вы вступаете на скользкий путь.

Пери покачала головой. Она помнила, что, согласно «Дополненному руководству по мусульманскому этикету», благовоспитанная турецкая дама не должна публично употреблять таких слов, как «желание». Но она уже давно хотела выйти из этого клуба благовоспитанных дам, и, если у нее самой не хватало решимости сделать это, пусть ее лучше исключат. Вспомнилась Ширин. Ее университетская подруга наверняка не стала бы сдерживать свой взрывной темперамент и поставила бы этого типа на место.

Вдохновленная этой мыслью, Пери негромко произнесла:

– Скользкий путь? Отчего же? Или вы считаете, что страны должны быть похожи на покорных жен и не иметь никаких желаний и стремлений? Если это так, боюсь, ваши взгляды на международную политику, как и на положение женщины, слегка устарели.

За столом повисло изумленное молчание. Несколько мгновений никто не находил что сказать. Положение спас хозяин дома: он хлопнул в ладоши, как танцор фламенко, начинающий свое выступление, и гаркнул:

– Где, черт возьми, следующие блюда?

Вращающаяся дверь между кухней и столовой распахнулась, и горничные принялись менять тарелки.

Оксфорд, 2000 год

Свой двадцатый день рождения Ширин решила отметить в «Терф таверн» – старинном пабе, запрятанном в узкой улочке за городскими стенами. Пери опаздывала и, зажав под мышкой подарок, торопливо шагала по булыжной мостовой. Она долго ломала голову над тем, что подарить подруге, и нашла то, что наверняка должно было ей понравиться: джинсовую куртку, расшитую ярким разноцветным бисером. Стоила она целое состояние.