Элиф Шафак: Три дочери Евы

– Здесь вооруженные люди… – выговорила она как можно тише.

– Не слышу! – гаркнул полисмен. – Говорите громче!

Пери назвала адрес.

– Как вы там оказались? – спросил он.

– Я здесь в гостях, – прошептала она в отчаянии. – У них пистолеты…

– В какой части дома вы находитесь? – зачем-то осведомился полицейский, хотя ответ его явно не интересовал. Зато очень интересовало ее имя, адрес и род занятий. Совершенно бессмысленные вопросы. Она всегда считала себя образцовой гражданкой, но в государственной базе данных была всего лишь безликим набором цифр.

– Хорошо, мы вышлем бригаду, – наконец пообещал полицейский.

Она взглянула на телефон и поняла, что зарядки хватит на четверть часа, а то и меньше. Что произойдет за эти минуты? Ее обнаружат и будут держать в заложниках вместе с остальными? Их всех освободят или застрелят во время полицейской спецоперации? Да, вполне вероятно, что, когда батарея окончательно сядет, Тайная вечеря турецкой буржуазии завершится – благополучно или трагически. Жизнь часто несправедлива, но самая большая несправедливость в ней – смерть. И еще не известно, что легче принять: то, что за всем этим безумием кроется какой-то тайный умысел, которого никто никогда не узнает, или то, что никакой закономерности в этом нет, а значит, нет и справедливости.

Словно живя своей собственной жизнью, ее руки снова зашевелились, как щупальца осьминога. Втиснутая между обувными коробками и корзинами с одеждой, она сидела в темном шкафу в доме, где ее мужа и друзей держали в заложниках, и судорожно набирала номер, который ей дала Ширин.

Она звонила Азуру.

Оксфорд, 2016 год

Каждый вечер в сумерках Азур выходил на прогулку. Проходил миль пять, а то и семь, шагая по давно протоптанным тропам, мимо древних лесов и пастбищ. Он всегда считал, что прогулки на свежем воздухе сами по себе способствуют прояснению ума, даже если у вас нет никакой определенной цели. Если он в чем-то по-настоящему убедился после стольких лет размышлений о человеческой природе, так это в ее пластичности. Люди, как хамелеоны, могут приспособиться к чему угодно, даже к стыду и бесчестью. Он знал это по собственному опыту. Он пережил стыд. Он пережил бесчестье. Если бы кто-нибудь в его юные годы сказал честолюбивому и уверенному в себе Азуру, который еще только начинал взбираться по социальной и карьерной лестнице, что, поднявшись слишком высоко к солнцу, можно опалить крылья и упасть на землю, он бы рассмеялся ему в лицо. Сказать по правде, молодой и бескомпромиссный, он, скорее всего, заявил бы, что предпочтет умереть, чем жить с запятнанной честью. И вот прошло уже больше десяти лет с того скандала, а он все еще на плаву, жив-здоров, хотя и набил шишек.

Четырнадцать лет назад его вынудили уйти с должности преподавателя. Связь с колледжем, когда-то его вторым домом, после той истории стала уже не такой прочной, но и не обрывалась совсем, как пуповина, которая больше не доставляет питательные вещества, но не может быть перерезана. Его не просили вернуться к преподаванию, а сам он об этом не заговаривал, чтобы не ставить в неловкое положение коллег и руководство. За эти годы он прочел о себе множество статей, но особенно запомнилась одна. В ней он обвинялся в мании величия, незаслуженно раздутом авторитете и в «фукольдианском сплаве власти и знаний, который разъедает юные неокрепшие умы, как проказа». Изобразив его как абсолютное зло, автор связал попытку самоубийства Пери с исчезновением Аниссы. «Вне всякого сомнения, этот человек приносит несчастье каждой молодой женщине, которую обольщает силой своего интеллекта». Пылкий слог и пугающая осведомленность автора статьи потрясли его и стали причиной ужасной депрессии, из которой он не мог выбраться очень долго. Уныние настолько поглотило его, что он уже с трудом мог вспомнить время, когда жизнь приносила ему радость. И все же он продолжал работать, понимая, что только новые книги могут внести смысл в его существование. Работа стала его спасением.

Он мог перебраться в Америку или в Австралию и все начать сначала. Но он предпочел остаться в Оксфорде. Теперь, когда ни административные, ни преподавательские обязанности больше не обременяли его, у него вдруг сразу появилась масса свободного времени, для того чтобы читать, заниматься наукой, писать. Отчасти благодаря этому, но еще и потому, что его душой владело какое-то новое, лихорадочное вдохновение, он начал выпускать одну книгу за другой. Каждая из них все эти годы продвигала его к славе и признанию, и его нынешнее положение вряд ли было бы достигнуто, останься он на своем прежнем посту. Что ж, возможно, Плутарх был прав. Судьба действительно ведет тех, кто хочет быть ведомым, тех же, кто постоянно сопротивляется, как он, потащат силой.