Элиф Шафак - Три дочери Евы

Ей вспомнился фрагмент одной из его ранних книг. Там он утверждал, что непримиримых оппонентов, не способных достичь согласия по каким-то важным вопросам, следует оставить на время в замкнутом пространстве, где им волей-неволей придется смотреть друг другу в глаза. Расиста надо поместить в одну тюремную камеру с темнокожим, владельца химического завода – с защитником окружающей среды, любителя поохотиться в джунглях – с активистом общества охраны животных. Когда Пери читала эти строки, она не придала им особого значения, и только сейчас их смысл открылся ей по-настоящему. Против своей воли она стала участницей некой игры, научного эксперимента, необходимого для доказательства абстрактной идеи.

В смятении она поднялась наверх. Дверь в комнату Моны была плотно закрыта. Из ванной комнаты в дальнем конце коридора доносился шум льющейся воды. Ширин, плескаясь в ванной, мурлыкала какую-то мелодию, показавшуюся Пери смутно знакомой.

Пери на цыпочках вошла в комнату подруги. Повсюду стояли картонные коробки. Разбирать вещи Ширин, похоже, едва начала. На самой большой коробке крупными буквами было написано: «КНИГИ». Коробка была открыта, несколько книг – по-видимому, имевших для Ширин особую ценность – уже стояли на полке.

Пери пробежала глазами названия на корешках. Догадка ее подтвердилась – все труды профессора Азура были здесь. Схватив первую книгу, она открыла ее на титульном листе. Так и есть – книга была подписана.

Милой Ширин,

не знающей покоя страннице, бесстрашной мятежнице, ниспровергающей все авторитеты,

девушке, которая знает, какие вопросы задавать, и не боится получать ответы…

Пери захлопнула книгу, ощутив укол ревности. Конечно, она знала, что Ширин встречается с профессором не реже двух раз в неделю и чрезвычайно ценит его мнение. Но ей больно было узнать, что и он весьма высокого мнения о Ширин. Она быстро проверила остальные томики и убедилась, что все они снабжены дарственными надписями. Последняя оказалась самой длинной.

Ширин, так не похожей на свое имя,

сладкое и терпкое, как гранат, выросший в Персии,

стране львов и солнца…

Ширин, которая должна если не полюбить, то хотя бы понять

то, что она презирает,

ибо только в зеркале Другого

можно увидеть отражение лика Бога.

Любите, моя дорогая,

любите свою сводную сестру…

Сводную сестру? Но у Ширин не было сестер. Вероятно, это следовало понимать как метафору. Азур хотел сказать: «другую женщину».

У Пери даже дыхание перехватило, когда она поняла, в какую ловушку попала. Ширин презирает религию и религиозных людей. И хотя от нее достается любой конфессии, именно ислам, к которому она принадлежит по рождению, вызывает у нее наиболее резкое неприятие. На молодых мусульманок, которые по доброй воле носят хиджабы, у нее вообще аллергия. «Все эти муллы и полиция нравов давят на нас извне. Но девчонки, которые искренне верят, что должны ходить закутанными чучелами, чтобы не вводить в соблазн мужиков, – это гниль, которая разлагает нас изнутри» – так она однажды сказала. Чем дольше Пери думала об этом, тем больше убеждалась, что профессор Азур нарочно затеял этот эксперимент, чтобы заставить Ширин взаимодействовать с «другим» по отношению с ней человеком, то есть с Моной.

Это открытие потрясло Пери. Но еще больше ее пугало другое. Может, дело не только в Моне. Пери судорожно сглотнула, впервые попытавшись взглянуть на себя глазами Ширин. Неуверенная, робкая, пассивная, безвольная… Три молодых мусульманки под одной крышей. Грешница, Правоверная и Сомневающаяся . Теперь совершенно очевидно, что для участия в этом странном эксперименте были отобраны все трое. Ширин предстояло понять и полюбить двух своих сводных сестер – Мону и Пери.

Пери закрыла книгу, вернула ее на полку и вышла в коридор. И зачем она только согласилась променять свою тихую уютную комнату в общежитии на этот дом, где о каждом ее шаге будут докладывать профессору Азуру. Она чувствовала себя мухой, попавшей в стеклянную банку, на первый взгляд теплую и безопасную, но все же западню.

Стамбул, 2016 год

– Несчастного учителя очень скоро забудут, – повторил Аднан. – Нас уже ничем невозможно потрясти. У нас выработался иммунитет к потрясениям.

– Но, дорогой мой, вы слишком суровы! – возразила хозяйка. – Согласитесь, в этом наше единственное спасение. Не выработайся у нас подобный иммунитет, мы все сошли бы с ума.