Пэлем Вудхауз - Шалости аристократов

— О, боже! Ты тоже влюбился в Марион Вардур?

— Тоже? Что значит «тоже»?

Только я собрался рассказать ему о Клоде, как тот появился в спальне собственной персоной, свеженький как огурчик. Коктейли Дживза оказывают мгновенное действие на кого угодно, за исключением, пожалуй, египетских мумий. То ли тут дело в уорчестерширском соусе, то ли в чём ещё, но я не знаю лучшего лекарства от похмелья. Клод ожил, как увядший цветок после поливки, но он чуть было не вернулся в прежнее состояние, когда увидел близнеца-брата, смотревшего на него с отвисшей челюстью поверх спинки кровати.

— Какого ладана ты здесь делаешь? — спросил он.

— Какого ладана ты здесь делаешь? -. не остался в долгу Юстас.

— Ты вернулся, чтобы навязать своё мерзкое общество мисс Вардур?

— Так вот почему ты вернулся?

Они перекинулись ещё несколькими фразами в том же роде, затем Клод сказал:

— Раз уж ты здесь, ничего не попишешь. Пусть победит достойнейший!

— Проклятье! — не выдержал я. — Что вы несёте? Где вы собираетесь жить, если останетесь в Лондоне?

— То есть как это где? — удивлённо спросил Юстас. — Естественно, у тебя.

— Где же ещё? — Клод недоумённо поднял брови.

— Ты ведь не станешь возражать, Берти? — сказал Юстас.

— Берти — настоящий друг, — убеждённо произнёс Клод.

— Олухи царя небесного! Допустим, тётя Агата узнает, что я вас спрятал, вместо того чтобы отправить в Южную Африку. Как вы думаете, что она со мной сделает?

— Что она с ним сделает? — спросил Клод Юстаса.

— О, Берти как-нибудь выкрутится, — ответил Юстас Клоду.

— Ну конечно! — Клод просиял. — Берти жутко изобретательный. Он обязательно выкрутится.

— Ещё бы он не выкрутился! — воскликнул Юстас. — У Берти ума палата.

Должно быть, нет такого человека, который, оглянувшись назад, не вспомнил бы какого-нибудь кошмарного эпизода из своей жизни. У некоторых деятелей — если верить современным романам — вся жизнь — сплошной кошмар, но лично я, обладая большим постоянным доходом и прекрасным пищеварением, не могу пожаловаться, что часто попадаю в подобные переделки. Наверное, поэтому тот период запомнился мне так ярко. Все последующие дни после возвращения близнецов я чувствовал себя настолько отвратительно, что мои нервы, казалось, вылезли из тела и стали загибаться на концах, как нестриженые ногти. По сути дела я превратился в один обнажённый нерв. К тому же мы, Вустеры, честны, искренни и всё такое, и терпеть не можем обманывать своих ближних.

В течение двух-трёх дней всё было тихо-спокойно, а затем тётя Агата забежала ко мне, чтобы поболтать. Приди она на двадцать минут раньше, перед её взором предстали бы близнецы, уминающие яичницу с беконом. Она упала в кресло, и я понял, что обычная жизнерадостность ей изменила.

— Берти, — сказала она, — у меня неспокойно на душе.

У меня тоже было неспокойно на душе. Близнецы могли вернуться в любую минуту, а я не знал, сколько времени тётя Агата у меня проторчит.

— Меня мучает мысль, — продолжала она, — что я слишком сурово обошлась с Юстасом и Клодом.

— Это невозможно, — вырвалось у меня.

— Что ты имеешь в виду?

— Я… э-э-э… хотел сказать, ты никогда и ни с кем не бываешь сурова, тётя Агата. — Неплохо получилось, и главное, я ответил почти не задумываясь. Моя престарелая родственница явно была польщена; она посмотрела на меня с куда меньшим отвращением, чем обычно.

— Ты очень мил, Берти, но тем не менее я всё время думаю, не попали ли они в беду.

— Попали во что?!

Я был потрясён до глубины души. С моей точки зрения скорее, чем близнецы, в беду могли попасть два тарантула.

— Значит, ты считаешь, с ними всё в порядке?

— В каком смысле?

Тётя Агата посмотрела на меня чуть ли не с тоской во взоре.

— Тебе никогда не приходило в голову, Берти, — спросила она, — что твой дядя Джордж — ясновидящий?

По— моему, она решила поменять тему разговора.

— Ясновидящий?

— Как ты думаешь, это возможно, что он видит то, чего нам не видно?

Лично я всегда считал, что это не только возможно, но и более чем вероятно. Не знаю, встречались ли вы когда-нибудь с моим дядей Джорджем? Он шустрый старикашка, который целыми днями шатается по клубам и пропускает рюмку за рюмкой с другими шустрыми старикашками. Когда он появляется в ресторане, официанты встают по стойке смирно, а метрдотель достаёт из кармана штопор. Именно мой дядя Джордж задолго до современных медиков сделал открытие, что алкоголь — это пища.