По правде говоря, когда я что-нибудь рассказываю, я никогда не знаю, придерживаться ли мне одних только фактов или, так сказать, заняться разглагольствованиями и рисовать всякие там картины, и прочее, и прочее. Я имею в виду, куча деятелей, вне всякого сомнения, описали бы вам гудвудские скачки, не забыв про голубое небо, зелёную травку, весёлую толпу карманников и не менее весёлую толпу зрителей, чьи карманы подверглись опустошению, ну и всё такое. Лично я лучше ничего об этом не скажу. К тому же у меня просто рука не поднимается вдаваться в подробности этих треклятых скачек. Рана слишком свежа. Сердечная боль ещё не утихла. Видите ли, дело в том, что Океанский Бриз (будь он неладен) не мог, как выяснилось, даже мечтать о кубке. Поверьте мне, он не мог о нём даже мечтать.
Такие испытания закаляют душу. Всегда неприятно, когда фаворит вдруг приходит одним из последних; что же касается именно этого животного, все считали, что после заезда достаточно будет подойти к букмекеру и забрать деньги. Я отошёл от пэддока, стараясь как можно скорее забыть о своём несчастье, и внезапно столкнулся со стариком Биттлшэмом, который выглядел таким потрясённым и убитым горем (лицо у него было багровое, глаза вылезли из орбит, а губы тряслись), что я молча пожал ему руку.
— Я вас понимаю, — сказал я. — Прекрасно понимаю. Сколько вы спустили?
— Спустил?
— На Океанском Бризе.
— Я не ставил на Океанский Бриз.
— Что?! Вы, владелец фаворита, ничего на него не поставили?
— Я никогда не играю на скачках. Это против моих правил. Мне сказали, животное не смогло выиграть соревнований.
— Не смогло выиграть! Ваше животное отстало так сильно, что практически пришло первым в следующем заезде!
— Ха! — сказал старикан.
— Ха! — согласился я. Затем я внезапно подумал, что тут дело нечисто. — Послушайте, если вы ничего не потеряли на скачках, почему вы так ужасно выглядите? — спросил я.
— Этот парень здесь.
— Какой парень?
— Бородач.
Вы должны понять, до какой степени я очерствел душой, когда я скажу вам, что впервые за долгое время подумал о Бинго. Я внезапно вспомнил, как он говорил мне, что обязательно будет в Гудвуде.
— В эту самую минуту он произносит зажигательную речь, направленную против меня лично! Пойдёмте! Видите толпу? — Старикан увлёк меня за собой и, используя свой вес, протиснулся в первые ряды. — Смотрите! Слушайте!
* * *
Малыш Бинго в тот день явно превзошёл самого себя. Испытывая смертельные муки от того, что поставил все свои небольшие сбережения на скотину, не пришедшую даже в первой шестёрке, он вдохновенно рассуждал о чёрных сердцах владельцев-плутократов, которые обманули доверчивую публику, дав ей понять, что лошади нет равных, в то время как она страдала одышкой и вряд ли могла пройтись по конюшне, не споткнувшись и не присев передохнуть. Затем малыш принялся рисовать печальную (и, должен признаться, очень трогательную) картину краха рабочей семьи в результате такого нечистоплотного поведения подлецов. Он говорил о рабочем человеке, простом и доверчивом, который прочитал в газетах о великолепной форме Океанского Бриза и перестал кормить жену и детей, чтобы поставить на эту тварь; отказывал себе в кружке пива, экономя каждый шиллинг; вскрыл шпилькой копилку ребёнка накануне заезда; и в конце концов потерял всё, что имел. Должен признаться, говорил он очень вдохновенно. Я видел, как старик Роуботам одобрительно кивал, а бедняга Батт мрачно смотрел на оратора с плохо скрываемой ревностью. Публика ловила каждое его слово.
— Но не всё ли равно лорду Биттлшэму, — надрывался Бинго, — потерял или нет бедный работяга свои честно заработанные деньги? Говорю вам, друзья и товарищи, нам надо не спорить, выступать и принимать решения, а действовать! Действовать! Честные люди не могут жить спокойно, пока кровь таких, как лорд Биттлшэм, не польётся рекой!
Публика, среди которой большинство, вероятно, поставило на Океанский Бриз, одобрительно взревела. Старикан Биттлшэм подбежал к высокому полисмену, печально наблюдавшему за развитием событий, и начал что-то убеждённо ему доказывать. Полисмен дёрнул себя за ус и доброжелательно улыбнулся, но остался стоять на месте. Старикан, запыхавшись, вернулся ко мне.
— Чудовищно! — воскликнул он. — Этот человек практически угрожает меня убить, а полисмен отказывается вмешиваться! Он заявил, что это одни слова! Слова! Чудовищно!
— Точно, — согласился я, но моя поддержка почему-то его не утешила. Теперь центр сцены занял товарищ Батт. Его голос гремел, как иерихонская
Читать дальше