Юрий Козлов - Враждебный портной

«Где ты питаешься, Яша?» — полюбопытствовал Зиновий Карлович.

«Еще говорят, что, если бы я не был евреем, они бы меня давно выгнали, — выстрелил в ладонь абрикосовой косточкой Посвинтер. — А питаюсь я в столовой на площади. Еще в чайхане на верблюжьем базаре. Там плов».

«Прервемся минут на десять, — положил карты на стол Порфирий Диевич. — Пойдем, Яша». — Увел Посвинтера в кабинет.

«Мы играем обычно четыре часа, — произнес Зиновий Карлович, — три или четыре здоровых мужика... И всегда, — кивнул на столик с провизией, — что-то на тарелках остается. Сейчас, — посмотрел на часы, — прошло полтора часа, мы еще ни к чему не притрагивались. Как же он это все так быстро съел? Это... больше, чем четыре утки».

«Бухарцы заморили голодом», — предположил ироничный, всегда чисто выбритый, в свежей рубашке, брюках со стрелками и начищенных летних штиблетах энергетик Лалов. Постоянная близость к воде как будто освежала его внешний вид. Дима заметил, что даже после горячего зеленого чая Лалов, в отличие от остальных, никогда не потел.

«А может, лекарство улучшает аппетит?» — предположил Пал Семеныч.

«Этот парень не производит впечатления больного», — пожал плечами Зиновий Карлович.

«Скорее выздоравливающего. Я бы сказал, дико выздоравливающего » , — уточнил энергетик Лалов.

Днем, когда Порфирий Диевич был на работе, а Патыля возилась на кухне или ходила с тряпкой по комнатам, Дима подолгу смотрел из окна на другую сторону улицы, где жили бухарцы.

Трех сестер звали Рахиль, Роза и Софа. Старшая — Рахиль — была почти что взрослая — носила очки и любила сидеть с толстой книгой на скамейке у дома, под огромным одичавшим урюком, в ветвях которого шумно скандалили птицы. Роза была моложе Рахили, но года на три старше Димы. Она все время что-то ела, даже на скамейке сидела с тарелкой. А если шла по улице, путь ее было легко отследить по скатанным в цветные шарики конфетным оберткам. Роза была толстая и добрая, часто угощала Диму конфетами и семечками, а один раз даже вынесла ему на газете кусок фаршированной щуки. Но Диму куда больше интересовала Софа, которая ни разу ничем его не угостила. Софа, как и он, перешла в пятый класс, училась, как сообщила Диме Роза, на одни пятерки, а еще играла на пианино. Софа ходила в белом платьице, в белых носочках и с белым бантом в черных, мелко вьющихся волосах. У нее было смуглое личико с маленьким, как у мышки, носиком и капризными, часто надувающимися губками. Софа любила прыгать через скакалку, была настоящим виртуозом этого дела, прыгала разными способами. Дима и подумать не мог, что их так много. Когда она прыгала, скрестив руки, белое платьице взлетало вверх, открывая точеные и ровные, как у куклы, темные ножки и белые трусики. Время как будто останавливалось, точнее, исчезало . Дима был готов вечно смотреть, как взлетает вверх парашютиком Софино платье, отскакивают от земли красные сандалии, мелькают белые трусики... Облачные, как у того ушибленного о жестяную лампу жука-носорога, крылья вспенивались у Димы за спиной, и он летел к звездам, хотя на улице еще был вечер и солнце только собиралось утонуть в море.

Порфирий Диевич давно вернулся за стол и мрачно объявил, что будет играть мизер.

Посвинтер как-то странно — в два гигантских летучих шага — выскочил на улицу, выхватив из вазы последний абрикос. Ночной ветер поперхнулся было АСД, но быстро разогнал напоминающий о бренности бытия и саване смердящем запах по возмущенно зашелестевшим листьями деревьям.

Дима вдруг подумал, что, быть может, это на него, замершего у окна, и на прыгающую через скакалку Софу смотрит каждый вечер Бог, когда на Мамедкули опускается тишина, а солнце опускается в море и светит оттуда зеленой лампой.

А потом он почему-то вспомнил про сарай, где в одной половине жили куры с петухом и голуби, а в другой хранились старые вещи.

Там стояли огромные, с раструбами кожаные охотничьи сапоги Порфирия Диевича. Дима не мог представить себе зверя, на которого можно было бы охотиться в таких сапогах. От долгого неиспользования сапоги окостенели, так что надеть их было проблематично. К тому же внутри одного сапога определенно слышалось какое-то шуршание. Патыля предупредила Диму, чтобы он всегда проверял обувь, прежде чем надеть, потому что туда любят забираться скорпионы. Если скорпионы могли забраться в крохотные ботинки Димы, кто же тогда шуршал внутри стоящих как колонны сапог? Дима не сомневался, что это тарантулы, или, как их называла Патыля, каракуты. Однажды она показала Диме этого самого тарантула­-каракута. Черный, с мохнатыми ногами и жирным шевелящимся задом, он сидел на дувале, видимо, высматривая, кого бы смертельно ужалить. Патыля бросила в него комок глины, и паук мгновенно переместился на другую — недоступную сторону дувала. Патыля сказала, чтобы Дима не ходил в курятник, потому что пауки часто заползают туда и едят яйца.