Алексей Колышевский - Секта. Роман на запретную тему

– Главное не то, как сильно ты упал, а как быстро поднялся, – скрипучие терции ее голоса вонзились в спину Германа до того неожиданно, что он выронил из рук джинсы, а так как стоял на одной ноге, готовясь сунуть другую в штанину, то потерял равновесие и сел прямо на пол. Уставился на бабку, испуганно вращая глазами.

– Ч-чего? Вы это о чем? – Гера освободился от джинсовых пут и встал.

– Сядь-ка вот напротив, – бабка указала ему на место за столом.

– Да мне некогда вообще-то. Тороплюсь я.

– А ты сядь. Успеешь еще по своим подлым делам. Это только за добром поспешать надо, а то улетит, не поймаешь. Зло, оно никуда не денется, – философски заметила бабка.

Гера настолько изумился, что, не прекословя, сел и уставился на нее. Бабка была словно сошедшая с картинки из книги условно добрых сказок, вся такая румяная, в белом платочке. Перед ней стояла огромных размеров чайная кружка, в прежние времена именуемая «бокал» – этакий мини-тазик на литр, не меньше. Возле бокала, к слову сказать, расписанного крупными красными цветами, стояла вазочка с вареньем, лежали на тарелочке пряники и сушки, а посреди стола, на широком блюде, были штабелем уложены пирожки. Вся эта прелесть хоть и не соответствовала времени суток и скорее походила на самый ранний в мире завтрак, от которого воротит с души, но Гера при виде ее вдруг страшно захотел есть и даже сглотнул враз появившуюся горькую слюну.

– Садись, садись, – теперь уже миролюбиво предложила бабка, – погрызи вон баранку перед дальней дорогой. Чайку дербалызни маленечко.

– Спасибо, – Гера не заставил себя долго упрашивать, схватил сразу два пирожка и, набив рот, принялся быстро жевать, поглядывая на бабку и кивая, мол, «вкусно, респект вам, мамаша».

Это странное чаепитие продолжалось, когда бабка, деловито обмакнув маковый сухарик в чайную цистерну и положив размокший кусок в беззубый рот свой, смешно задвигала челюстями; каждая часть ее лица шевелилась в отдельности, и от этого складывалось впечатление, что лицо склеено из разных частей, примерно подошедших друг другу по размеру. В конце концов она закончила жевать и сказала:

– Я старая.

Гера ожидал продолжения, но его не последовало, и он спросил:

– И… чего?

Бабка словно ожидала этого вопроса:

– Того, что вижу я тебя насквозь, всего, до кишок.

Гера усмехнулся:

– Любопытно. И что же вы видите?

– Ты как паданец. С яблони свалился, да так и лежишь в траве. Кожура у тебя гнилая, а середка пока что крепкая.

Он чуть было не поперхнулся, бабка словно угадала его мысли. Совсем недавно ему пришло на ум сравнение с упавшим яблоком, и сейчас Гера почувствовал, что бабке надо дать возможность выговориться. Дело в том, что, сравнив себя с гниющим паданцем, он сделал это с какой-то безысходностью и грустно сказал тогда сам себе: «Все равно конец когда-то будет, и сто к одному, что счастливым его назвать язык ни у кого не повернется. Все в землю ляжет, все прахом будет, и не Горький это придумал. Жизнь-сука».

– Для меня это не новость, бабушка. Проживу, сколько получится. Главное, сердцем не стареть.

– Тяжко жить с черной душой, – бабка сокрушенно вздохнула, – ох и тяжко. Душу, ее облегчить надо.

– Как? – Гера очень давно не говорил ни с кем откровенно и сейчас готов был выложить этой волею судеб встретившейся ему старушенции в белом платочке всего себя прямо на чайное блюдце. – В церковь пойти, к исповеди? Не родился еще поп, который мне грехи отпустит.

– А ты с Богом поговори. Бог милостив, – бабка подцепила из вазочки с вареньем ягоду, положила в рот и с видимым удовольствием прожевала. – Сладко-то как. Божья роса. Ты поговори с ним, поговори, вот увидишь, чего будет.

Гера досадливо поморщился:

– Не умею я. Да и к чему? Для меня давно черти в аду сковородку салом смазали, чтобы скворчал громче.

– Черта не бойся. Его обдурить особого труда не нужно. Расскажу я тебе одну притчу, а ты послушай внимательно. Тебе по сердцу придется. Чай, любишь дуракам-то головы поморочить?

– Есть такое дело.

– Ну так вот. Жил однажды праведник. И до того он был безгрешен, в таком посте строгом себя содержал, что все его почитали за святого. И что дорога ему была прямиком в рай, никто не сомневался, кроме черта. Тот постоянно вокруг вился, чтобы праведника в грех ввести. В одно лето пошел тот праведник на реку, выкупаться ему захотелось. Пришел, разделся и видит – выходит из реки голая девка. Красивая! А это черт в девку-то перекинулся, и уж такая она получилась сладкая, что у нашего святого удержаться не получилось. Согрешил, одним словом. А согрешивши, схватился за голову, мол, что ж я такое наделал-то! И вот идет он с речки в свой скит, а навстречу ему сам дьявол – козел. На задних копытах танцует, передние потирает – еще бы! – доволен, что праведника совратил, в смертный грех его ввел.