Джулиан Барнс - История мира в 10 1/2 главах

— целую, Чарли

Письмо 6

Пиппа-лапа —

Послушай, я знаю, что мы договорились этого не обсуждать, и, наверное, это нечестно с моей стороны, я ведь не знаю, в каком настроении ты будешь читать письмо, но почему бы нам все-таки не уехать за город и не завести детей? Нет, я не упал в речку, ничего такого. Ты себе не представляешь, как здорово на меня подействовало это путешествие. Я бросил пить кофе после ленча и почти совсем не курю. Индейцы же не курят, говорю я себе. Индейцам не надо поддерживать могучую фирму «Филип Моррис инкорпорейтед» или «Ричмонд», Виргиния. Когда их припрет, они могут сжевать один-другой маленький зеленый листочек — это, надо полагать, их заменитель сигаретки, которую ты перехватываешь, когда режиссер ведет себя как премированный осел. Так почему бы и мне не завязать? И еще эта история с Линдой. Я знаю, ты, наверное, не хочешь больше слышать ее имя, и если так, я тебе обещаю никогда его не упоминать, но ведь все это Лондон виноват, верно? Мы-то сами тут ни при чем. Это все наш гнусный Лондон с его грязными улицами, копотью и пойлом. В городе нельзя жить настоящей жизнью, правда? И потом, я думаю, города заставляют людей врать друг другу. Как ты считаешь? Индейцы никогда не врут, так же как не умеют быть актерами. Никакого притворства. И я вовсе не думаю, что это говорит об их примитивности, я думаю, они очень высокоразвиты. И я уверен, что это благодаря жизни в джунглях, а не в городе. Они все время общаются с природой, а чего природа не умеет делать, так это врать. Она просто идет напролом и делает свое дело, как сказал бы Матт. Шагает прямо и никого не надувает. Иногда она может быть не слишком приятной, но врать не станет. Поэтому я и думаю, что уехать и завести детей — самое лучшее. И когда я говорю «за город», я имею в виду отнюдь не поселок рядом с автострадой, где полным-полно людей вроде нас и все покупают у местного виноторговца «австралийское щардонне», а провинциальный выговор можно услышать, только когда включишь в ванной «Арчеров». [14] «Арчеры» — радиосериал о жизни деревенской семьи. Я имею в виду настоящую провинцию, какой-нибудь глухой уголок — в Уэльсе, скажем, или в Йоркшире.

Воскресенье. Насчет детей. Это любопытным образом связано с индейцами. Помнишь, я говорил, что они все фантастически здоровые, а стариков почему-то нет, хотя мы думали, что все племя путешествует вместе? Так вот, я наконец попросил Мигеля выяснить у них, в чем тут секрет, и оказалось, что среди них нет стариков по той причине, что мало кому удается прожить больше 35. Значит, я ошибался, когда считал их фантастически здоровыми и живой рекламой джунглей. На самом деле только фантастически здоровые и могут здесь существовать. Такой вот неожиданный оборот. Но что я, собственно, хотел сказать: выходит, почти никто из этого племени не доживет до моих лет — аж не по себе становится, как подумаешь. И если мы уедем в провинцию, это не значит, что я буду каждый вечер являться домой измотанный и требовать, чтобы меня обхаживали, а вместо этого получать на руки орущего дитятю. Если брать одни большие роли и не заниматься всякой халтурой на ТВ, я стану уезжать только на съемки, а уж когда буду дома, так по-настоящему. Ведь правильно? И я бы сделал ему манеж, и купил бы ему такой большой деревянный ковчег со всеми зверями, и раздобыл бы сумку, в которой носят детей, — индейцы пользуются такими много веков. А потом пошел бы побродить с ним по пустоши, а ты бы отдохнула от нас обоих, как ты на это смотришь? Между прочим, я правда жалею, что ударил Гэвина.

Понедельник. Я немножко расстроен, лап. Поругался с Виком из-за роли — так нелепо все вышло! Какие-то несчастные шесть слов, но я знаю, что Фермин не мог их сказать. Понимаешь, я живу в его шкуре уже добрых три недели, и не Вику объяснять мне, как говорить. Он сказал, ладно, перепиши их, и я затормозил работу на целый час, а под конец он сказал мне, что я его не убедил. Мы все равно стали делать по-моему, потому что я уперся, и знаешь что? Этого болвана Матта я, видите ли, тоже не убедил. Я сказал, что он не может отличить кусок диалога от куска ветчины, и вообще у него морда из солонины, и он пообещал смазать мне по физиономии. Провались они все.

Вторник. Никак не успокоюсь.

Среда. Поразительная вещь. Я уже говорил тебе, что индейцы не понимают смысла игры. Так вот, в последние два дня отношения между Фермином и Антонио все больше портились (что нетрудно было изображать, поскольку Чарли с Маттом нынче тоже не питают друг к другу особой симпатии), и индейцы явно стали принимать происходящее близко к сердцу — они следили за нами со своего конца плота так, будто сейчас решается их судьба, и, между прочим, кое-какой резон в этом был, потому что мы спорили, имеют ли они право креститься, а значит, спасти свои души, или нет. Они как-то чувствовали все это, что ли. А сегодня мы снимали сцену, где Матт якобы случайно задевает меня веслом. Конечно, оно было из бальзового дерева, хотя индейцы и не могли этого знать, но я добросовестно упал как подкошенный, а Матт притворился, что он не нарочно. Индейцам полагалось смотреть на все так, словно эти белые люди в юбках просто идиотничают. Вик их заранее проинструктировал. Но они повели себя по-другому. Гурьбой бросились ко мне, и стали гладить меня по лицу, и смачивать мне лоб, и вроде бы даже горестно причитать, а потом трое из них пошли на Матта с самым угрожающим видом. Невероятно! И они действительно могли бы избить его, если бы он не сообразил очень вовремя скинуть с себя балахон и превратиться обратно в Матта, — тут они успокоились. Поразительно! Это был всего-навсего старина Матт, а тот мерзкий священник Антонио ушел. Потом я медленно поднялся на ноги, и они все счастливо засмеялись, точно я едва избежал смерти. Нам повезло, что Вик все время снимал, и мы ничего не потеряли. Теперь он думает вставить эту сцену в фильм — и очень хорошо, потому что раз индейцы так реагируют на нас с Маттом, то и зрители могут повести себя соответственно.