Боков с чувством декламировал в коротких перерывах. И все про горы, трудные дороги:
…И снег стареет на вершинах.
А под высоким, звонким днем
Ревут военные машины,
Взбираясь на крутой подъем…
Ребятам нравилось его слушать. И он не ломался, шпарил Визбора по первому желанию. А когда частенько появлялись в их кругу майор Куцевалов, или полковник Ильин, или почерневший и осунувшийся корреспондент газеты, то Женька выступал без приглашения, по собственной инициативе:
А распахнутые ветра
Снова в наши края стучатся,
К синеглазым своим горам
Не пора ли нам возвращаться?
Ну, а что нас ждет впереди?
Вон висят над чашей долины
Непролившиеся дожди,
Притаившиеся лавины…
Куцевалов сразу светлел. На него такая картина действовала, как бальзам на душу: в автороте обстановка нормализуется, считал он, моральный дух солдат высокий. И он не ошибался. Ильин сходился с ним в этом мнении, хотя уловку Бокова, что парень старается в их присутствии больше на показуху, раскусил. Полковник использовал передышки для многочисленных бесед с солдатами вроде бы о вещах обыденных. Беседы заводил непринужденно и вел их задушевно. Потом он что-то записывал в свой пухлый блокнот. Не упускал Ильин случая переговорить с Мацаем и Коновалом, к которым особо приглядывался. Иногда его видели с киркой или лопатой в той или иной группе работающих. С присутствием полковника все свыклись и считали его своим человеком.
С корреспондентом отношения складывались более официально. Того в основном интересовали, как он сам выражался, благородные поступки. Разговор с солдатами он начинал всегда с одних и тех же вопросов: «Кто отличился?.. Кто девчушку откопал?.. А кто еще стал донором?..» Солдаты не любили об этом распространяться, чувствовали себя от таких вопросов неловко. Но находились и среди них желающие похвастать своими делами. Мацай с Коновалом, к примеру, делились с ним всеми перипетиями своих рейсов без всякой застенчивости. Несколько раз корреспондент уезжал в районный центр. Сегодня вернулся с газетами, от которых все ахнули: на второй полосе рассказывалось о них, покоряющих сели и обвалы. Правда, репортаж в основном посвящался механикам-водителям плавающих бронетранспортеров, их мастерству. Но все равно приятно было читать и им, водителям автороты, о своих однополчанах. Тем более, что заканчивалась публикация тем, как Женька Боков на перекуре в кругу друзей читал стихи:
…Потому что дорога несчастий полна.
И бульдозеру нужно мужское плечо…
Мы еще не устали друзей выручать…
Ребята зауважали корреспондента. А Женька аккуратно вырвал материал из газеты и сунул в карман, пояснив, краснея:
— Надо будет предку своему отправить. А то вдруг он где-нибудь в командировке, пропустит ненароком…
И еще произошло событие, на первый взгляд, совершенно незначительное, но давшее повод для кривотолков. Перед рассветом забывшиеся в коротком сне водители, которые лежали одетыми вповалку на дощатом настиле остывающей палатки, были разбужены не зычной, как обычно, командой прапорщика Березняка, а воплем Коновала, ворвавшегося в нее с улицы и лязгающего зубами.
— Ты чаго?! — спросил у него Турчин, не понимая спросонья, в чем дело.
— Ша-ака-ал или кабан, — испуганно пробормотал Коновал. — По малой нужде я вышел, а там…
Ребята недовольно задвигались, зашумели. Сержант Мусатов зажег спичку и поднес ее к часам на руке:
— Еще полчаса верных можно кемарить. Ложись! — приказал он Коновалу…
Но Турчин не поленился, встал и вышел глянуть, что напугало ефрейтора. На востоке тянулась серая полоска, в свете которой отчетливо проглядывали кривые пирамиды белесых вершин. Рядом с палаткой тлел ярко-оранжевый огонек. Петр подошел к нему — курил Мацай.
— Эй?
— Что?
— Ты, что ль, напугал Коновала, аж вин маманю свою вспомнил?
— Нет. Показалося ему, во-он тот камень за образину принял, — кивнул в сторону черного валуна Мацай.
— Ну-ну… А чаго не спишь? — спросил Турчин.
— А ты спрашиваешь? — сплюнул окурок Мацай и зло выругался.
— Кроме себя некого тебе винить. И не дури, глядишь, поймут, робя…
Поутру слух о ложном испуге Коновала, который вызвал лишь шутки да прибаутки водителей, еще не отправившихся в трудный рейс, каким-то образом дошел до полковника Ильина. Узнал он и о том, что Коновал выходил из палатки вместе с Мацаем. Игнат Иванович не на шутку встревожился, подозвал к себе старшего лейтенанта Ломакина и прапорщика Березняка. О чем они поначалу совещались, солдаты не поняли, но когда разговор перешел на высокие ноты, ветер донес до них кое-какие обрывки фраз:
Читать дальше