Владимир Лобас - Жёлтые короли. Записки нью-йоркского таксиста

– Поверят ли? – усомнился я.

Солдат подмигнул: какое ему дело – поверят, не поверят. Главное, задурить им головы…

На крылечке отчего дома солдата встречала вся семья. Ойкнула и повисла на шее молодая мама. Крепко обнялись отец с сыном, визжали сестренки, одаренные серебряными долларами. Мы с папой, уже собравшимся на службу, – при галстуке, в жилетке, – втащили стереоустановку на крыльцо.

Оторвавшись от сестренок, солдат вынул бумажник:

– Сколько с меня?

– На счетчике 7.75, – дипломатично ответил я.

Солдат отсчитал восемь долларов, я дал ему квотер сдччи. Монетка нырнула в карман мундира. Повисла драматическая пауза.

– Почему ты так заплатил? – спросил я. – Разве я обязан таскать твое «стерео»?

– Но мы ведь не просили вас это делать, – вежливо возразила светящаяся радостью мама.

Я уже слышал, да и по своему скромному опыту знал, что черные клиенты, как правило, не платят чаевых, но я не предполагал, что это может быть до такой степени обидно…

Мое новое положение среди русских таксистов, которым я очень гордился, досталось мне нечаянно. Въехав однажды на стоянку, я занял очередь за щуплым, с железными зубами Узбеком, которого уже пару раз в моем присутствии осматривал Доктор. Узбек курил, щурясь от дыма, не выпуская сигареты изо рта, а правой рукой тем временем баюкал, нянчил – левую: «Болит!..»

– Дать тебе таблетку?

– А что она поможет?!

– Снимет боль.

Запил таблетку моей кока-колой и, ни слова не сказав, отошел. А минут через десять вернулся: «Отпустило!». С видимым удовольствием вращал кулак, сжимал и разжимал пальцы,

– Что у тебя с рукой?

– А я знаю?..

– Какое у тебя давление?

– 210.

– Тебе нельзя работать…

– А платить за меня будешь – ты?

Узбек – еврей из Самарканда – купил медальон год назад. Своих денег было мало, нахватал у ростовщиков. Откуда ему было знать заранее, что он заболеет? И о чем теперь говорить? Лучше посмотри на мою фамилию… [35]

Как и многие из таксистов, Узбек возил с собой фотографию в рамочке на передней панели: супруга, детишки. Мне казалось это странным, я не понимал еще, что кэбби почти не видятся со своими семьями…

– А продать медальон трудно? – спросил я.

Совсем нетрудно. Но так не делают: сегодня купил, завтра продал. Бедняк всегда теряет при купле-продаже. Ему, Узбеку, если он теперь загонит свой медальон, – не хватит даже расплатиться с долгами.

– Сколько же часов в день ты работаешь?

– Как придется: когда пятнадцать, когда восемнадцать.

– Сколько дней в неделю?

– Семь… Будь она проклята, эта Америка!

В разговор, не замечая меня, вмешался Ежик.

– Тебе сто раз говорили: ростовщикам, конечно, не платить нельзя, но банку месяц-два не платить можно.

– Они же отнимут машину!

– Слова не скажут. Им нужно написать письмо. Что ты заболел и в этом месяце вынужден пропустить платеж. Укажи, какое у тебя сейчас давление. Если ты хоть несколько дней посидишь дома, попьешь лекарство – полегчает.

– Ты хорошо говоришь, но кто это может – писать такие письма?

– Хочешь, я напишу, – предложил я.

– По-английски?!

– Я напишу с ошибками, но смысл будет понятен.

Пока я писал, вокруг собрались таксисты. Скульптор заглянул через плечо и тоном знатока похвалил; «Мне нравится твой слог».

– «Ви» надо говорить. «Ви»! – строго указал ему Габардиновый Макинтош, а Доктор посетовал вслух:

– Культурный человек должен возиться из-за этой скотины! Пусть я не доживу до завтрашнего утра, если он отправит письмо…

– А почему нет? – Узбек неуверенно пожал плечами. – Что мне, жалко наклеить марку?

Не знаю, отправил ли Узбек письмо, но он продолжал работать по семь дней в неделю, и нянчил больную руку, и просил у меня таблетки. Мой же общественный статус подпрыгнул на триста пунктов! Чувствовавший себя одиноким среди таксистов Макинтош решил, что общаться с человеком, который умеет написать по-английски письмо, для него не зазорно, и почти силой вытаскивал меня из кружка.

– О чем ви можете разговаривать с этими торгашами?

– Почему «торгашами»? – неуверенно протестовал я. – Гиви, например, скульптор…

– Какой он скульптор! Надписи на кладбище на памятниках делал…

– А этот, архитектор?

– Ви очень наивный, – покровительственно произнес Макинтош: – Он числился архитектором при ипподроме. Ему говорили: поставьте здесь еще одну кассу; к этой трибуне сделать навес…

– Он был рабочим?