Сергей Алексеев - Узел

– С кем ехать? – вяло спросил он.

– Сычева возьмешь, больше некого послать. Пусть идет коней ловит.

– Ладно…

– Отвезешь ненужные карты и возьмешь новые, я тут переписал какие, – Жорин вручил два десятка карт и список.

– Бу сделано…

– И вот что. Буровики просили деньги на сберкнижки положить. Тут шесть тысяч всего. Сделай, а? – уже попросил начальник. – Здесь все, – и он отдал объемистый пакет.

– Некогда мне будет по сберкассам таскаться, – хотел отказаться Серега, но Жорин его упросил:

– Я обещал мужикам. Сделай.

Собрал Серега полевую сумку, набил ее картами и деньгами, туда же засунул жоринский револьвер, золото уложил в рюкзак и, оставив все это у начальника, отправился к Сычеву.

Коновод Сычев лежал у себя в палатке, волосатая мощная грудь бугром вздымалась от глубокого дыхания, жесткая ядреная борода торчала вверх, из-под бороды виднелся крупный угловатый кадык. Серега с Сычевым встречался редко, мельком, когда тот привозил в лагерь продукты и кое-что по заказам: лучок, огурчики и всякую мелочь. Всегда Сычев какой-то одинокий, хмурый. Позовут его мужики выпить подпольной бражонки – откажется. Уйдет к себе в палатку, сядет, молчит, думает. Рассказывали, что когда он в одиночку ведет караван по тайге – всю дорогу поет, а как в лагерь пришел, так замолчал – слова не вытянешь.

Серега с минуту рассматривал спящего. Лицо словно забрызгано синими чернилами: пожалуй, с сотню мелких точек-наколок. «Чем это его так?» – подумал Серега и тронул Сычева:

– Вставай, поедем.

Сычев сразу проснулся.

– Куда это? – недовольно спросил он.

– Надо, понял?

– Не поеду, – отрезал Сычев. – Я день как сюда пришел. Отдохнуть хочу. Две недели по отрядам мотался…

– Жорин сказал тебя взять.

– Каво везти-то?

– Драгметалл. Со мной вместе.

– Золото? – с любопытством переспросил Сычев и уставился на Серегу.

– Ну…

Сычев секунду размышлял и вдруг согласился:

– Поехали!

Серега вышел из палатки, заглянул на кухню, отломил там кусок хлеба и, засунув его в карман, нырнул в гущу насквозь промокшего леса. Он не заметил, как из-под откинутого клапана палатки за ним пытливо наблюдает мрачноватый Сычев.

Выехали после обеда и весь остаток дня ехали молча. Сычев па поджарой тонконогой кобылке шел передом. Его широкая спина в зеленом дождевике и островерхий капюшон, из которого черным клочком торчала борода, до самого вечера маячили перед Серегиными глазами. Коновод, пока тащились по чистой пойме реки, дремал на ходу, его фигура, подрагивая, клонилась к лошадиной шее, он сползал в седле чуть набок, кобыла тоже, словно в дреме, убавляла шаг, и когда казалось, вот-вот свалится человек на землю, Сычев дергался, просыпаясь, хлестал концом повода по конскому заду и ворчал: «У‑у! Скотина! Спишь на ходу!» К кому это относилось, Серега так и не понял.

Серегин Доктор, раньше никогда не подававший признаков любопытства к молодым кобылкам, здесь вдруг, с самого начала пути, проявил безудержный интерес к стройной «особе» впереди. Вскинул тяжелую голову и шел уже не опуская ее, а иногда еще настораживался и неожиданно звонко и отрывисто ржал. Сычевская кобылка тоже выражала беспокойство и раза два пробовала пойти в рысь.

Серега обычно ездил, привязав поводья к седлу, тут же, из-за редкой прыти Доктора, приходилось держать сырой и скользкий повод в руках.

Ближе к вечеру свернули в редколесный распадок, и сонливость как рукой сняло. То и дело надо было уворачиваться от рогатых сучьев или отяжелевших от воды пихтовых лап. Паутинные нити, обросшие изумрудными мельчайшими каплями и оттого казавшиеся толщиной в хороший шнур, неприятно липли к лицу, висли на бровях и ресницах. Несколько раз Серегу окатило лавиной воды с густых вершин пихтача, и он, догнав Сычева, сказал:

– Давай ночевать. Нитки сухой нет… – и выжал берет, как тряпку.

Сычев медленно развернулся в седле, остановил коня и уставился на Серегу. Диковатые, словно не управляемые, глаза выглядывали из-под капюшона. Такие глаза бывают у человека, если нечаянно прервешь ход его глубочайших мыслей… «Тебе хорошо… Ты сухой, черт!» – подумал Серега, глядя на удобный (чем не палатка?) дождевик Сычева.

Наконец коновод сообразил, что от него хотят, быстро-быстро поморгал и сказал нехотя:

– Ночевать так ночевать… мне што… место только тут хреновое. Давай на горушку.

Доктор, почуяв кобылицу рядом, косил глаз и целился ткнуться ей мордой в шею.