Сергей Алексеев - Покаяние пророков

Боярышня спустилась на колени, взяла четки, но вместо молитвы заплакала. И, будто приговоренная на казнь, с чувством неотвратимости, нашла в тряпье ножницы, открыла потайную дверь и поползла с тихими, неуемными слезами, будто грешница ко кресту.

Дед Лука ход в конюшню пробил низкий, к концу так и вовсе ползком можно было пробраться. Упершись в земляную стену, Вавила ощутила пространство над головой, встала на ноги, дотянулась руками и сдвинула тяжелую доску. Выход был рядом с яслями, в темноте было слышно, как жеребец хрупает сено и переступает копытами. Она выбралась из норы, нащупала его шею, повинилась:

— Прости меня, батюшка.

И начала стричь густую гриву. Конь есть перестал, склонил голову и замер. Боярышня срезала волос, завязала в пучки, чтоб не путался, и приступила к хвосту.

— К зеленой траве отрастет, — успокоила. — Будет чем гнус гонять…

В схороне она разложила волос, прочесала его руками, очистила от мусора и разделила на прядки.

— Будет мне шелкова сорочка…

Каждую прядь свила в-тугую, после скрутила вдвое, отчего пряжа получилась суровая, будто проволока. Из самых длинных связала основу, чтоб покрывала от горла до талии, затем по ней начала плести сеть с мелкой клеткой, чтоб даже малая рыбка не выскочила. И когда заканчивала хитрое рукоделье, не удержалась, из остатков пряжи выплела по переду две розы с шипами и лепестками, покрывающими груди. Ножницами концы узелков обстригла коротко, вывернула власяницу на лицевую сторону, полюбовалась работой, пожалела:

— Белую бы нить еще пропустить…

Взяла обмылок и пошла на реку, а там уж заря поднимается, ночь пролетела, как един час. Тщательно выстирала власяницу, прополоскала в проточной воде, еще раз протянула мокрые узлы, чтоб не расползались, встряхнула и тут же примерила.

— Так хороша, что и снимать не буду…

Пришла в свою земляную келейку, легла без молитвы и впервые за последние дни уснула как только закрыла глаза.

Разбудила ее Агриппина Давыдовна, пришла с веничком пол мести, должно быть, заметила сор, оставшийся после работы. Не поднимая век, Вавила полежала несколько минут в надежде, что старушка уйдет, — совестно, убрать за собой надо было, они и так не понимают обычаев, а здесь и напугаться могут. Да вспомнила остриженного коня: ничего не скрыть, лучше уж покаяться в тайных грехах…

Агриппина Давыдовна уходить не собиралась, вымела схорон, бросила мусор в лохань под умывальником и присела в изголовье. Боярышня голову приподняла, откинула дубленку и села, отвыкшее уже от вериг тело обжигал огонь, прикоснуться к себе и дыхнуть больно, зато голова оставалась ясной.

— Здравствуй, бабушка, — сказала смиренно. — Прости ради Христа…

Она же сползла с лавочки, встала на колени, трясущимися руками взяла ее руку и вдруг поцеловала неумело — ткнулась мокрым носом.

— Матушка царица! Ты вже нас прости, шо не признали! Кажу, видели, святая, кроткая, и повадками панночка, та же ж истину не разглядели! И не розумили, якое щастье к нам у хату прийшло!

— Что ты, что ты, бабушка! — Вавила руку отняла, хотела поднять старушку, но та обхватила ноги, взмолилась:

— Помилуй нас с дидом! Сжалься, матушка! Колы ведали, шо царицу Бог послал, на божничку посадили тай молились!

Боярышня насильно оторвала ее от себя, посадила на топчан.

— Сказывай, что случилось? Почему меня царицей называешь?

— Як же называть, колы царица?

— Кто такое сказал?

— Тай Кондрат говорил — боярышня. А людыны, шо кино снимать приехали, прямо казали — царица!

— Ты что же, бабушка, про меня говорила людям?

— Ни, вины сами говорили! Дивчина, шо к Космачу прийшла, — княгиня велыка и царица! И фамилию назвали — Углицка!

— Плохо дело, бабушка. Видно, уйти мне придется, не дождавшись Юрия Николаевича.

— Та зачем уйти? Мы тебя сховаем, нихто не сшукает! Як мой чоловик проспится, пошлю схорон новый копать. Та шоб окошко на реку було, колы дюже нравится тебе на воду глядеть…

— Ничего не нужно, — оборвала ее боярышня. — Позови мне Кондрата Ивановича.

Старушка опять попыталась в ноги броситься, запричитала:

— Та не треба нам Кондрата! Вин же ж не розумиет, шо це таке — царица, выдаст милыции! А мы юбя, ластивку, от всякого лиха оградим! Як Юрий Николаевич возвертается, обоих сховаем…

— Благодарствую, Агриппина Давыдовна. Уходить мне след. Ежели эти люди молву такую пустили, рано или поздно найдут. Только вот в толк взять не могу, что они затевают.