Анатолий Алексин - Обгон

Почему они так часто — коли по справделивости! — не совпадают? Или совпадают неполностью?..» — напряженно сама с собой рассуждала я. А вслух спросила:

— Стало быть, вы не думаете, что я нарочно…

— Нет, не думаю. Невзирая на то, что показала твоя консерваторская соучиница, ехавшая вместе с Полиной. Собиралась ей аккомпанировать. Она была на заднем сиденье — и не пострадала. Обе ехали рано, чтобы порепетировать, приноровиться к залу.

Так вот… В первой же, беглой, беседе соучиница показала, что ты не любила Полину. Или, скажу прямей, ее ненавидела. И все-таки я понимаю, что это не повод для такой мести… Ну, а подъехать они хотели не к главному подъезду, а к служебному, заднему, чтобы не сталкиваться с репортерами.

Большая беда отбрасывает надуманности, навязанные характером, и внезапно высвечивает подлинности, реальность… Откуда я взяла, что ее успехи происходили за мой счет? И что, если бы она не родилась красавицей, красавицей бы родилась я? И что она претворялась скромницей, а не была ею? И что ее безответность на чувства Лиона тоже была обманом? Зачем я все это и еще немало такого втемяшила в свое сознание?

Если у ненависти нет аргументов, она их придумывает, коварно изобретает. А зависть свои аргументы держит в кромешной тайне… Если же о них догадываются, она оголтело их отрицает: мол, чего мне кому-то завидовать?!

— Вы сказали об агрессивности. Но ничего агрессивного я не задумывала. Клянусь вам здоровьем мамы!

— Клястья вообще грешно. Но если б еще мать клялась здоровьем своих детей — чего почти не бывает! — можно было бы задуматься, а то и поверить. В противоположном же случае…

— Для меня мама бесценней меня самой!

— Такое редко случается.

— Ей сообщили?..

— Я не тороплюсь к матерям с плохими известиями.

— Что теперь с нею будет? — прошептала я. — Не представляю себе…

— А почему про маму Полины не спрашиваешь?

— Я как раз хотела и про ее маму… И про ее папу.

Он опять помрачнел.

— Ее мама лишилась рассудка. Тоже была в машине за спиною у дочери. И тоже воспользовалась «ремнем безопасности». А сейчас произносит одну только фразу. Одну, но от которой и я, всякого повидавший, сжимаюсь. Спрашивает у всех: «Почему я живу?»

— Лишилась рассудка? Вы хотите сказать, что сошла с ума? Этого быть не может!

— Я постоянно общаюсь с тем, чего быть не может. Но что происходит… Ты и про папу спросила. Он договорился ждать дочь и жену возле служебного входа, чтобы не попасть в объятия журналистов. Думаю, и сейчас ждет. А почему ты ни разу не спросила о той, которую он не дождется?

— Что… с самою Полиной? — отважилась, наконец, вымолвить я. Тёзкой ее назвать не сумела.

— Она, как и я, в больнице?

— Мертвых в больницы не возят.

— Что? Я не поняла. Вы сказали…

— Полина не пристегнулась — и роковой удар пришелся по ней.

… Полина не пристегнулась, а я навсегда виновато и безутешно «пристегнулась» к ее судьбе.

У меня теперь нет свободы, но много свободного времени. И я обдумываю, восстанавливаю детали… И ужасаюсь.

2006 г.