Евгения Дебрянская - Нежная агрессия паутины

— Кому? Я здесь чужая. Как тебя звать?

— Здесь Анной, в миру… Меня сразу выгонят.

Сквозь дыры в заборе, который в этом месте не обновляли, видно, как жеманится Максим. Заметив Зойку, крикнул тонким голосом, чтоб поторапливалась.

— Я вернусь к тебе Анюта, и ты расскажешь, — Зойка пошла к двери, — причастие скоро?

— Через неделю, — девочка опять насторожилась.

— Не боишься?

— Боюсь, я волосы поедаю.

— Зачем? — Зойка даже остановилась.

— Так… это грех, я знаю.

— А Бога рисовать не грех?

— Многие рисуют, — уклончиво ответила Аня и взялась снова прилаживать платок.

Зойка обняла девочку за плечи.

— Я приеду, обязательно приеду. Можно, ты вроде сестры будешь мне?

— Можно, давай попробуем.

Зойка хотела что-то еще сказать, не сказала, а толкнула легонько Анюту, не таясь, процокала каблуками по коридору, вышла на воздух, перекрестилась, как положено…

Максим, строя рожи, пританцовывал навстречу. Юродивый.

— Соблазнила птиц небесных? Словом и красотой соблазнила?

Зойка выглядела растерянной и приниженной.

— Ничего не понимаешь. Там люди живут. Настоящие люди!

С неба опустился предвечерний свет.

Настроенный на деловой лад, влез Коротышка.

— О деле поговорим?

Но Зойка направилась к гостинице. На ходу закурила.

— Утром, — и, уже не оглядываясь, почти бегом — к спасительному выходу, к одиночеству, к листкам, скомканным в кровати:

Оцепенение. Каковы его причины? Возможно, бабушка подолгу общается с духами, или ветром или, отдавшись подземному течению, исследует коварные кладбищенские угодья. Кто знает?

Паша говорил, бабушка облюбовала кресло вот уже три года. В квартире в то лето шел ремонт, и никто не заметил, как, однажды, опустившись в кресло, она не двинулась с места несколько дней. Спохватившись, предложили чаю. Она взяла, но выпила без удовольствия и сразу отвернулась. Именно с этого момента люди ее перестали интересовать.

Стою в комнате. От выделений и мочи воздух ужасен. Ее тело распадается день ото дня. Это тело живого человека? Тронутое ржавчиной, в шишках, лишаях, опухолях, пигментных пятнах, скорее напоминает чудовищный, ядовитый гриб или застывший, вулканический нарост. Плоть исковеркана. Разлагаясь, она вcеляет во всех домашних ужас. Яростное напоминание о грубых трансформациях тела, она открыто смеется над нашим богатством, именуемым жизнь. Ее внучка ретируется каждый раз, едва сталкивается с медлительным непомнящим взглядом. Мне нравится отрешенность бабушки, но она злобно оборачивается, едва я касаюсь плеча. Кто ты? — спрашивает глазами. Каков бы ни был мой ответ, он не понравится, потому что, произнесенный на человеческом языке, оскорбит слух.

Стемнело. Зойка стряхнула пепельницу в окно и зажгла свет. До встречи с бабушкой она по-своему жила счастливо: искала кайф и всегда находила. Заигрывала со смертью…. Впрочем, жила, как все: от случая к случаю.

Забвение и игра издавна влекут меня. Человеческая память — тяжелейшее бремя для духа. Реминисценции о нелепых людских страстях и обидах. Искусно и ловко бабушка рассталась с этой ношей.

Кто сейчас направляет неповоротливую баржу ее тела? В черных, слюдяных водоворотах красиво вращаются ее слоновьи ноги. Какой компас позволяет ей плыть строго на Север? Как угадывает холодное сияние высохших от добродетели звезд?

Владею ли я телом столь же хорошо? Когда-то, старухи, стоя на берегу, насмешливо наблюдали за моим погружением и неумелыми попытками овладеть речным пространством.

Сейчас я принимаю вызов. Но, не зная правил игры, жду первого хода.

Она натирает снегом подмышки, дабы уничтожить необузданный запах — на него сбегаются голодные звери — мочится ртутью, путая следы акул, пьет их кровь и, беззубая, сплевывает в сторону мясо. Ледяные лилии украшают лоб, а водоросли образуют каменный щит вокруг погибшей и вновь обретенной девственности. Кому она подарит ее на этот раз? Ах, поучаствовать бы в ее двойном грехе и поделить радость ответственности!

Вдруг бабушка мучительно разомкнула губы.

— Идем скорее, пока не передумала.

На долю секунды пугаюсь ее тайны, но никакие страхи уже не могут удержать. Осторожно делаю первый шаг, второй…

— Что это было? — Зойка плакала от боли.

— Ты налетела в темноте на бабушку, опрокинула инвалидную каталку, — подглядывал из угла Паша.

— К черту! — Зойка припудрила нос.