Ирина Дедюхова: Снежная сказка

Евгения Алексеевна вышла, оглушительно хлопнув дверью. Некоторое время Вадику было боязно смотреть на Анатолия, который молча сидел за столом, обхватив голову руками. Поэтому он так и продолжал стоять у окна, опустив глаза и цепляясь за гардину.

— Извини, Вадик, — тихо сказал Анатолий. — Вот ты видишь, какой у меня Новый год? У меня папа и мама из Волгограда, сюда приехали по комсомольской путевке… С Женькой мы в одном классе учились. Я же по-армянски только «баравзец» знаю… Никогда раньше ее моя национальность не занимала. А теперь требует Люсю на ее фамилию записать. Все у нее требования какие-то. Нездоровый антагонизм у нас, если честно. Компании у нее сейчас в клубе какие-то престижные…

— Не бери в голову, Толя! — как можно спокойнее ответил Вадик.

— Да что ты понимаешь? — затравленно посмотрел на него Анатолий. — У нее нынче, видите ли, политические амбиции! Они там при мэрии какое-то женское политическое движение организуют в поддержку преобразований в обществе и в защиту женщин…

— От кого? — недоумевая, спросил Вадим.

— От мужчин, естественно, — ответил Толик. — А я только после этого случая с ментовкой понял, что ни хрена о своих собственных детях не знаю. Стыдно сказать, я им раньше деньги на дни рождения дарил. Ну, не смотри ты на меня так! Некогда мне было! Ты же знаешь! А тут от Ларисы Терехиной они такие счастливые мне в КПЗ по мобиле звонили! Пашке там гитару подарили, он, оказывается, два года о ней мечтал, попросить стеснялся… А Люсе — куклу, которая поет армянскую колыбельную про светлячка. Мама и папа плакали, когда Люська им про этого светлячка спела… А Женька не понимает, что этим сукам при мэрии совершенно плевать на общество и его преобразования. Она же им взятки не носила, не видела их в разных видах. Работать она не хочет, на детей ей наплевать, на меня — тем более… Так я и поверил, что они об обществе там заботятся. Страшно подумать, во что все бабы превратятся, когда моя Женька их защищать станет.

Слушая эти горькие слова друга и подзащитного, Вадим Михайлович молча вынул из пухлого портфеля аккуратно упакованный сверток. В нем оказался полный комплект костюмов Деда Мороза и Снегурочки.

— Толик, давай оставим эту тяжелую тему, — сказал адвокат. — Ты только поясни, зачем тебе понадобились эти тряпки. И, если можно, давай все-таки постараемся все дела обстряпать без оружия.

— Боюсь, Вадик, без оружия ничего не получится, — задумчиво ответил Анатолий. — По мобиле ничего тебе объяснить не мог, конечно. Но ты сядь, выслушай, что я тебе расскажу, потом, может, и посоветуешь чего… Ты ведь многие нынче вещи лучше меня понимаешь.

— Ну, что ты такое говоришь, Толя! — застеснялся польщенный адвокат.

— Я правду говорю, Вадик, один на один, не выеживаясь перед посторонними, — отрезал Анатолий.

Вадим сел напротив Анатолия Варгезовича. Как раз перед ним оказалось в фото в настольной рамке, где его шеф обнимал за плечи худенького подростка и девочку с пышными хвостиками. Дети были мрачными, не в пример показательно широко улыбавшемуся отцу. Теперь Толик был таким же грустным, как и его Пашка на фото…

Итак, в КПЗ Толик сидел в камере, битком набитой узбеками. Эти узбеки поделились с Толиком разными восточными сладостями, ледяным, но очень вкусным шашлыком, вялеными фруктами и чаем, который они готовили из странных коричневых плиток, разламываемых ими с огромным восторгом.

Весь этот пир, по их словам, устроил им добрый Дедушка Мороз со Снегурочкой. У них на родине тоже есть такой персонаж народных легенд и сказаний, но живьем они его никогда не видели. Впрочем, один у них артист этого героя изображал по праздникам. А тут к ним в Кузяевку приехал самый настоящий деятель, олицетворявший местный Навруз, праздник Нового года и новых надежд. Причем, как и полагается, деятель этот явился с женой Снегуркой, которая шла за ним след в след на два шага позади. Каждого замурзанного узбека он одарил именно тем, что тому больше всего хотелось покушать. Даже на счет кизилового варенья и плиток чая угадал! Эти узкоглазые провожали его шлагбаума, махали вслед руками, незанятыми подарками…

А когда шлагбаум резко сбросили с высоты на ограничитель — он разбился вдребезги! Стал почему-то ледяным! Они оборачиваются к поселку, и видят, что чем-то прогневали русского Навруза! Все стало из этого противного холодного льда, который они заколебались с крылечек и отмостки дорожек чистить… А жили они все в подвале недостроенного коттеджа спикера городской Думы, господина Мокрушина. Приходят туда, а там — все изо льда! У них была лапша, на которую кипяток надо наливать — все пакетики прозрачные, ледяные… Чайник тоже ледяной! И подвал стал меньше, будто игрушечный. Их трехъярусные нары, газеты, которыми они накрывались, обогреватель электрический — все изо льда! Тогда они господину Мокрушину по ледяному телефону позвонили… Не они, а ихний бригадир — Теймураз-ога. Так господин Мокрушин ихнего огу облаял последними словами, приехал с ментовским нарядом… Всех узбеков в ментовку привезли. А те и рады! В КПЗ условия оказались гораздо лучше, чем в подвале у спикера. Чайник им другой выдали… А за то, что они всю дежурку вымыли и туалеты в отделении отдраили, им чай в любое время разрешили кипятить. Теймураз-ога при Арбазумяне через вертухай договаривался с капитаном, чтобы он разрешил узбекам в КПЗ пожить до весны. За это они обязались все отделение отремонтировать по высшему классу. Но всякие у них проблемы с пропиской, конечно. Посылали они ходока в Елец со всеми паспортами за визами, да только как их ходок теперь найдет — неизвестно. Вряд ли догадается, что они теперь не в Кузяевке, а в КПЗ живут. Но, речь, как говорится, не про узбеков все-таки.