Ирина Дедюхова - Последний дюйм

Рассеянно слушая доклад Кукушкина, Дюйм посмотрел на мрачного Сивцова долгим внимательным взглядом. Потом сказал ему вполголоса: «Вот что еще… Сивцов, дай-ка, одно ценное указание по мобильному, не раскрывая пока карт… Пускай несколько хлопцев едут немедленно к гадалке Кургузкиной и изымут там все листочки, включая квитанции на оплату жилищно-коммунальных услуг! Все до листика, слышишь?»

— Так… хозяин… Павел Сергеевич! Мы же еще вчера у Кургузкиной зачистку сделали… А саму ее… того! Строго предупредили! По указанию Светланы Петровны… Я все листочки ей отдал… Я ведь ничего не знал, ни об чем не догадывался… У меня это, когда на дежурство заступил, в журнале выездов было записано, и наряд мне был такой выдан…

— Ну, раз один раз зачистили, второй раз уж не надо зачищать, конечно, — задумчиво произнес Дюйм. — То, что предупредили — это нормально, давно надо было ее предупредить. А листочки сейчас на место положим. Все с этим, значит. Ну, и отлично! Поехали! Да… А ты, Бобруйко, подумай обо всем к моему приезду! Кукушкин, распорядись на счет охраны! Да не в подъезде, дурак, а возле дома! Ты хочешь всех жильцов на уши поставить? Упустите хозяйку, шкуру со всех лично спущу!

Они ушли, оставив свет в коридоре. Белла в изнеможении прислонилась к ножке дивана. Ей нестерпимо хотелось плакать, но она все равно страшно боялась голого Бобруйко. Избитый, скованный наручниками, он все же представлял для нее серьезную опасность. Но, судя по всему, бывшей кагэбешной шкуре было сейчас здорово не до нее. Опустившись на пол, он, обхватив голову руками, принялся вслух страдать о собственной шкуре.

— Боже мой! Все пропало! Все! — вслух рыдал Бобруйко, проявляя, казалось бы, совершенно несвойственную ему эмоциональность. — И зачем я этой дуре соврал, что она нам больше не нужна? Она-то во как нужна! Позарез! И ей даже отступного, поди-ка, дадут! И только я сейчас никому не нужен, дернуло меня сказать правду этой сволочи рогатой. Боже мой! Если бы я был сейчас на месте этой хозяйки, уж я бы!.. Уж тогда бы! Уж мне бы только на минуточку бы на ее место попасть!..

Наручники тихо звякнули о половицу, Белла потирала плечо, до крови поцарапанное диваном в момент резкого роста. Возле наручников, дико оглядываясь, стоял маленький Бобруйко. Белла, не обращая на него внимания, пошла на кухню покурить. За спиной что-то пискнуло: «Что это за хрень в томате!» и тихонько стукнуло. Измотанная до невозможности событиями этого вечера, Белла поняла, что новый Дюйм свалился в обморок…

Милка вошла в подъезд, не обращая внимания на двух крепких пацанов, дежуривших в машине перед домом. Белла открыла ей дверь и без слов показала на подоконник, где у барной стойки жрал новый постоялец.

— Блин, так нам вообще никогда от них не избавиться! — упавшим голосом сказала Милка.

— А я уже даже привыкла, — безмятежно сказала Белла, выливая остатки кофе в горшок с волшебным фикусом. — Пускай живет, он ведь жрет мало. И для всех было бы лучше, если бы все они…

Тут она осеклась, с ужасом глядя, как вполне цивильный до этой минуты фикус оживает прямо на глазах, раскидывая лопушистые листья, выплевывая почку за почкой…

Как и договаривались на берегу, решили все поделить с Милкой пополам. Побороться только за свое-то пришлось все-таки. Тут уж Милка во всей красе проявила свои боевые качества. Жилка матерой телевизионщицы все же сработала в ней. Она на панихиде тихонько сняла Дюймовку, ползающего по шляпе. Пленку размножила, спрятала в надежных местах, ну, все как полагается, короче. Шантажировала она этого Дюйма мастерски! Будто всю жизнь только шантажом и зарабатывала! Один раз только и дрогнула подруга, когда на подоконник из больших белых цветков посыпались крошечные дюймы.

— Спасайся, Белла, он сейчас и нас в цветок засунет! — завизжала она, вцепившись в рукав халата Беллы.

Но Белла Юрьевна спокойно обняла Милу и мягко ей попеняла: «Дорогая, мы с тобой за всю нашу жизнь на такую честь не наработали. В книжке той сказочницы четко сказано, что в уменьшенную копию телепортируют только законченных подонков. И ты знаешь, после всего случившегося, я ей верю безоговорочно!»

— Ой, Белла! — завыла в отчаянии Милка. — Ты-то, может, и спокойна, а ведь я с тем телеоператором, у которого баба скандальная… И с Васютиным, который макет делал… И с Германом Кравченко… И с Крюковым, который панораму Карлутки снимал…

Белла только удивилась, сколько разнообразных фамилий на свете бывает. Потом она пояснила Милке, что любить одновременно такое количество людей, столь разных по фамилии, может лишь человек, у которого душа не просто большая, а огромная! И в этом Белла никогда в Милке не сомневалась даже в те времена, когда у нее самой фамилия была Пупырышкина. А магическое превращение, как она поняла, заключается как раз в придании физическим масштабам полной идентичности размерам астрального тела. Если душа маленькая, короче, то и обсоса запросто сделать можно, а если душа огромная — то все заклятия с бумажек Кургузкиной будут, словно об стенку горох! А когда она сама в такие масштабы уложилась, так у нее вообще тогда душа в пятки ушла!