Олег Голиков - Рассказы

Методом каких недомолвок и намёков достигаются подобные аллегории и ассоциации — «Ну вот исчезла дрожь в руках, теперь — наверх…»? Ведь это песня о горах, не более того, но, сколько мощного провокационного материала содержится в её строках! И так во многих творениях — поётся об одном, а через строчки проглядывает тёмная Пустота.

Двумя, на мой взгляд, знаковыми исключениями, в которых тема смерти представлена в явном виде, являются песни «Кони привередливые» и во многом пророческий «Памятник». И что самое любопытное — именно эти творения стали впоследствии символом его трагической судьбы, его безусловного проигрыша в борьбе со смертью, которая словно «обезглавила» поэта в расцвете сил, мстя ему за пренебрежения к собственной личине. И что прослеживается в причинах ужаса последних дней Высоцкого?

Закономерность, судьба, случайные совпадения? Сегодня об этом можно лишь гадать — смерть надёжно заметает свои следы, уносясь в чёрных санях за неземные горизонты, где Владимир оказался одним из первых своих сверстников.

«Я должен первым быть на горизонте!» — не это ли желание было исполнено грозной вестницей небытия? А может разгадка его судьбы всё-таки содержится в одной из песен?

Пренебрежение или чрезмерный интерес к этой страшной даме, возможно, наказуем, а может быть наоборот — чреват яркой короткой жизнью, взрывающейся в лучах посмертной славы.

Сегодня становится ясно, что самым колоритным и выразительным носителем русскоязычного эпоса последних десятилетий является Саша Башлачёв. Невероятный надрыв, самобичевание и благость, присущая русскому славянству, проживающему на уже неизвестно какой территории, в песнях Башлачёва получили новую эмоциональную составляющую — метафизическую обречённость. Теперь уже сложно разобраться в причинах, заставивших 28-летнего поэта шагнуть из окна высотного дома, но одно очевидно — он шёл к этому трагическому взлёту сквозь грозный строй своих песен, то приближаясь, то удаляясь, но никогда не меняя направления. Отмеченный смертью всегда предчувствует свою участь, особенно в молодом возрасте. Может быть «любимцы богов умирают молодыми», но нам, живущим в это так сложно поверить, а смириться и вовсе невозможно.

Творчество Башлачёва подразумевает очень «короткое» знакомство со слушателем, буквально на расстоянии дыхания. Иначе вся притягательная магия может восприниматься просто как рок-н-ролльный интеллигибельный порыв в его классическом понимании. Но здесь нечто гораздо большее — пропуская башлачёвскую песню-крик через себя, мы точно понимаем, что всё здесь правда от начала и до конца, но правда ужасная, неотвратимая как сама смерть. И всё это кошмарное богатство так крепко обрамлено невероятным по силе русским языком, что невольно становится страшно от предчувствия какого-то неминуемого превращения вычурного хоровода исконно русских образов в кафкианскую реальность безнадёжности.

В Башлачёве, при всём его личном обаянии, изначально царила тёмная сила небытия, которая превращала каждый его новый опус в леденящий душу крик славянского назгула над пустотой бытия, в котором мы существуем. Только смерть могла так чётко расставить акценты, так выразительно расписать образы в страшную хохлому, сквозь которую уже проступал провал окна, куда, ужаснувшись самого себя, шагнул Александр Башлачёв. В чём-то его творчество и его судьба схожи с гоголевским гротескно-кошмарным коловращением. Но как бы там ни было, все тайны его внезапного полёта над бездной остались неразгаданными, и снова здесь видится рука истинного мастера маскировки — смерти.

Истинно мудрые люди почти всегда озарены неким неземным светом, лучащимся в их глазах, жестах и фразах. А если они ещё и талантливы — то этот свет усиливается многократно.

Олег Янковский — мощное явление в нашем кинематографе, которое подобно творчеству Достоевского, рассекшем в своё время на две условные половины всю русскую литературу — на «до» и «после». Так случилось и в кинематографии — «до Янковского» не было в наших кинолентах героя, способно одинаково блестяще сыграть тонкого философа Мюнхгаузена, злого умного Дракона и выпивающего токаря в фильме «Влюблён по собственному желанию». И дело даже не в многогранности перевоплощения — хитроумный Янковский легко узнаваем в любой роли. Его озорно-лукавый взгляд с лёгким прищуром даже в образе страшного Дракона даже самым непроницательным зрителям выдаёт истинно светлую личность этого великого актёра.