Юрий Сбитнев - Эхо

Сколько раз уходил я побежденным оттуда, где должен был победить, сколько раз плодами моего упорства и трудов пользовались другие только потому, что я добровольно оставлял их, сколько удивительных мест на земле не увидел, со сколькими прекрасными людьми не встретился и не подружился только из-за этого вот странного качества в моем характере.

Сколько себя помню, думал я об этом дне, когда неторопливые олени (обязательно олени) с мудрым проводником поведут меня к месту, которое я мечтал увидеть с тех самых пор, как осознал себя.

Главная Тайна моей жизни была затеряна в этих снегах, в этом невообразимом скопище деревьев, среди этих звезд и тишины – я знал об этом и всю жизнь шел сюда. И вот готов был отказаться от мечты, от последнего шага к ней только потому, что за радостью наконец-то свершаемого пришел страх, даже какой-то мистический ужас, причину которого я не мог открыть ни в себе, ни среди мира, меня окружавшего.

Я подверг анализу происходившее во мне, находя, что действительно неразумно идти сейчас к месту не разгаданного никем Чуда. Что я могу увидеть там, среди громадной земной впадины, покрытой глубокими снегами, закованной льдом, лишенной какой-либо жизни? И что вообще можно увидеть там спустя половину столетия с тех пор, как свершилась Тайна?

Трезво обдумывая это предприятие, я находил в нем только напрасную трату времени. Разве сопки, тайга, снега и звезды там не такие, как тут? И потом как ничтожно расстояние, отделяющее меня от Великой котловины (немногим больше ста километров), по сравнению с тем космическим происшествием так ничтожно, что я могу ощутить себя в эпицентре того события. Не стоит ни себя мучить, ни отвлекать Ганалчи…

– Там ничего нет… Улетел, – сказал он, когда я впервые завел речь о месте Тунгусского Дива.

Я знаю, что было мнение – эвенки не любят говорить о происшедшем в пределах трех рек на Великой котловине, они не показывают этого места, считая его святым.

Мне было известно точно, что святым его никто не считал, но долгое время (десятилетиями) страшились туда ходить. Были тому, вероятно, серьезные причины, одна из которых, наверное, страшный мор, последовавший год спустя за Тунгусским Дивом.

Таежные люди вымирали семьями, целыми родами, их косила страшная неведомая болезнь, которую потом определили как чуму, поскольку другого объяснения для столь ужасного бедствия для людей не было.

Эвенки считали, что на Землю напали железные птицы, неся с собой Злой Дух неба.

В памяти народа из каких-то очень древних глубин сохранилось, что железные птицы и раньше клевали их землю. Но прилетали они тогда поодиночке в разное время, не шибко тревожа таежных людей, а вот тогда (30 июня 1908 года) прилетели всей стаей.

Ганалчи тоже говорил о железных птицах, но что-то недоговаривал, словно бы оставляя место и для чего-то более важного.

Академика Вернадского крайне заинтересовало сообщение о «железных птицах». Но его уверили, что это всего лишь плод крайней фантазии эвенков, которые весьма подвержены ареальному мышлению.

Но однажды один случайный попутчик по самолету, дедушка Галкин, которого я по просьбе его дочери доставлял из Иркутска на Нижнюю Тунгуску, развил передо мной удивительную теорию.

Дедушка прожил в крохотном поселении, почти что заимке, на берегу таежной речки Дёмы семьдесят восемь лет, единожды отлучаясь на империалистическую войну и еще раз, когда вздумал пожить в Иркутске у дочери.

– Воздух не тот. Надо на родной воздух, – рассказывал он о причине, которая заставила его в восемьдесят два года совершить обратное свое путешествие из Иркутска на Дёму.

Так вот дедушка Галкин, сидя у иллюминатора АН-2, вдруг поманил меня и сказал, показывая за борт на землю пальцем:

– Гляди-ко, вот это, эвенки говорят, птицы небесные выклевали.

Под крылом самолета лежала земля в негустом подбое тайги, среди которой голубели бесчисленные озера. Многие из них были округлой правильной формы, словно бы воронки от бомб или жерла небольших вулканов. На них и указывал дедушка Галкин.

– Было время, рассказывают, дожжом летели. Упаси бог под такой клювик попасть…

Я подумал, что, вероятно, этот громадный, почти безлюдный край был подвергнут когда-то метеоритной активности. И что блюдечки нынешних озер не что иное, как воронки, оставленные крупными метеоритами.

– Люди говорят, – продолжал философствовать дедушка Галкин, – шупали, шупали, а потом как ахнули в девятьсот восьмом-то… Страсть!