Маша Трауб - Всегда кто-то платит

Я сказала об этом Ане. Она была категорически против – отец должен умереть дома. Чтобы рядом были близкие и родные. И моя обязанность как жены быть с ним рядом.

– Мама бы так и поступила, – обиженно сказала Аня.

Я хотела ей сказать, что я не ее мама, не такая святая, и мне бы хотелось, чтобы за Анатолием кто-нибудь ухаживал. Профессионально. Я же не умею даже уколы делать. Но промолчала. Наверное, Аня была права.

Она вдруг призналась, что ее бабушка, мать Анатолия, тоже умерла рано, тоже от опухоли. Вроде бы место, в котором они жили, считалось зараженным. Там никто и до шестидесяти лет не доживал. Дети рождались с разными врожденными уродствами. И сестра Анатолия, старшая, почти в том же возрасте скончалась. Тоже опухоль мозга. Теперь вот он, Анатолий.

Я старалась быть для мужа хорошей сиделкой, но у меня плохо получалось. Стыдно признаться, но не могла заставить себя его помыть. Он перестал мне доверять. Когда хотела его побрить, то он кричал и отказывался.

– Я не могу, не справляюсь, – призналась я Ане, – мне нужна передышка. Хотя бы ненадолго. Иначе я сорвусь.

Ане я не стала рассказывать, что ее отец ведет себя странно. Что я живу в постоянном страхе. Он стал прятаться, искать себе укрытие. Вставал и заходил в проем между шкафом и стеной. Мог стоять там часами, пока не падал от усталости. Я пыталась его вытащить, вернуть в кровать, но он не давался. Кричал. Я тянула его за руку, он вырывался – силы у него остались. Иногда он залезал в шкаф и прятался под вешалками. Там ему тоже было хорошо. Если я открывала дверь, то он опять начинал кричать:

– Ты меня не нашла! Ты не досчитала! Ты быстро считала! Считай заново! Ты меня не нашла!

Потом, когда я знала, что он сидит в шкафу, то даже радовалась. Я могла выпить кофе, поесть. Мне нужно было только громко выкрикивать цифры: «Десять, двенадцать, девятнадцать. Я иду искать! Кто не спрятался, я не виновата!»

Один раз я не сказала последнюю фразу и Анатолий опять начал кричать, что не считается. Надо сказать «кто не спрятался». Я убирала, мыла посуду, иногда выкрикивая цифры и комментируя свои действия: «За диваном нет, за занавеской нет». Я слышала, как Толя смеется, сидя в шкафу. Каждый день я играла с ним в прятки, думая, что скоро сойду с ума. Он все дольше сидел в шкафу, потому что у меня не было сил его находить. Еще минута, еще две минуты одиночества. Я смогу хотя бы сходить в душ. Смогу поменять ему постель. Иногда я плакала. За что мне такое? Почему я играю с молодым мужем в прятки? Почему мне досталась такая судьба?

Потом я его находила, и все начиналось по новой. Он все больше впадал в детство. Мог заиграться и описаться. Тогда мне приходилось его переодевать, стирать и протирать шкаф.

– Почему ты не сходил в туалет? – ворчала я.

– Тогда бы ты меня нашла.

– В следующий раз сходи, пожалуйста.

– А ты мне дашь пряник?

– Дам.

Если я его «не находила», то давала ему пряник. Анатолий любил простые, без начинки, желательно засохшие. Наверное, такие он ел в детстве. И я выдавала ему пряник, который он прятал под подушку. Когда я меняла белье, то находила под подушкой пряники, кусочки хлеба, конфеты. Он стал прятать еду. Мне было его жаль до невозможности. Что же с ним было в детстве, если он был вынужден прятать хлеб?

Он уже не узнавал меня. Наверное, считал новой воспитательницей или нянечкой. Или учительницей. Причем злой. Если я ругалась за то, что он опять не дошел вовремя до туалета, он садился на пол, поджимал колени, зажимал голову руками и начинал плакать. Если я пыталась к нему прикоснуться, он отшатывался и зажимался еще больше. Падал на бок и сворачивался калачиком, прикрывая руками голову. Неужели его били в детстве?

Сколько я могла так жить? Это был ад, настоящий. Я каждый день жила в аду. Я не хотела просыпаться, боялась уснуть. Я слышала крики Анатолия и не находила сил к нему встать, прийти на помощь. Я больше не могла. Я уже сама готова была кричать от отчаяния.

Аня договорилась с больницей. Анатолия положили. Обещали две недели. Но потом они отправят его домой. И тогда нужно будет искать место, где его примут и станут заботиться. Частная клиника. Аня узнавала, где дешевле. Я ей сказала, что Ксения деньги не даст. Она сказала, что и не надо, – Коля возьмет кредит.

Я все время чувствовала себя виноватой. Постоянно. Я оказалась слабой. Не умела справиться с болезнью близкого человека. В больнице я познакомилась с женщиной. Она ухаживала за мужем уже семь лет. И все это время он находился в состоянии растения. Но она за ним ухаживала. И даже когда его удавалось устроить в больницу, не радовалась временной отдушине, спокойствию, передышке. Она продолжала о нем заботиться – приносила домашнюю еду, кормила, сама перестилала ему постель. Она не жаловалась, не роптала. Мне тысячу раз хотелось у нее спросить – неужели она не устала?