Елена Крюкова - Юродивая

— Иди ко мне, обними меня, — сказала она просто, — мне не верится, что мы вместе. И я чувствую снова разлуку. Она близко. Она страшна.

— Родная моя, жизнь всегда страшна, — прошептал он, обнимая ее и ложась на нее всею тяжестью долгого бессмертного тела, — но разве мы с тобой ее боимся?..

— Я боюсь… боюсь…

Она задыхалась. Он входил в нее всем средоточием любви, тяжелым острием, клятвой тела, узнавшего цену духу и чувству. Он направлялся к ней и устремлялся навстречу, втискивая непомерную огромность любви в узкое жерло живой, единожды данной жизни. Громадными, безбрежными волнами содрогался он, и она содрогалась вместе с ним, отвечая его выстраданному порыву, отдаваясь его вечной воле; они вместе плыли по реке вечности в вечной ладье, в течение вертело и крутило их, и колыхала стремнина, и кружилась голова, когда они оба, наклоняясь, смотрели, как бурлят за бортом водовороты, чернеют омуты, свечками выпрыгивают из воды играющие рыбы.

— Мы как две ладони, наложенные одна на другую…

— Нет. Мы просто — одно. Одно.

— Что это?.. Что это?.. Что это?.. Что это?..

— Это любовь. Это жизнь. Это наше ложе. Это молитва.

— Ты — моя молитва.

— Да, да, да!..

— Только всегда люби меня. Где бы ты ни был. Где бы я ни была. Кто бы мы ни были. Зачем ты меня нашел?..

— Молчи… Я целую тебя…

Они обнялись крепче. Еще крепче. Тихо было в каморке. Где были дети? Где был Командир? Тишина обнимала землю. Шло ли время? Они не знали. Его смуглое тело покрылось росинками пота; он не отрывал губ от губ Ксении; она соединила руки вокруг его шеи, у него на затылке. От их сплетенных тел шел сильный жар. Треснула и разбилась бутылка из-под масла на полке. Осколки посыпались на пол.

— Ты знаешь… я сплю на кухне… в ящике из-под картошки…

— Ты уйдешь вместе со мной. Я унесу тебя из всех ящиков. Из всех кухонь.

Их тела раскалялись. Грудь Ксении часто поднималась. Он целовал ее грудь, шею, глаза, снова припадал к губам — так смертельно больной припадает к кружке со спасительной холодной водой, утоляя последнюю жажду. Он жаждал ее. Она была его водой, его воздухом, его жизнью.

— И ты тоже — жизнь моя…

Бессмертие — вот оно. Грудь в грудь. Ребра в ребра. Губы в губы. Боль любви. Долгий поцелуй. Сплетение языков, ртов, дыханий, кровей, сердец. Перетекание жизни в жизнь. Неостановимо. Неисцелимо.

— А почему… — она покрыла поцелуями его лоб, виски, скулы, — почему ты там… на Корабле… разговаривал по-птичьи?.. Притворялся дурачком?.. Боялся, что я тебя узнаю?.. Или…

— Я дал обет. Я дал себе такой обет. Побыть в твоей шкуре. Поскитаться. Посуществовать дурачком. Изгоем. Отверженным. Носить капюшон и в холод и в жару. Изведать тюрьму. Испытать побои и пытки. Ощутить, каково это — брести в метель и в зной по дорогам пространства, по долинам времени, смещая их и путая. Узнать, как бьет отечество родными камнями родного пророка. И, пройдя все это, снова обрести тебя — дорогую и светлую; я поел твоего хлеба — я стал не только возлюбленным твоим, но и братом твоим. А хочешь… — от поднялся на постели. Слепой рукой нашарил на столе нож.

— …хочешь, будем кровными совсем?..

Он резанул себя по запястью. Кровь потекла из пореза красным струистым гребешком. Повернул Ксеньину ладонь.

Поглядел на нее: можно ли?

— Режь!..

Тонкое запястье окрасилось алым. Он наложил свою руку на ее руку, и их крови смешались.

— Пусть у нас родится сын…

— У нас уже есть сын.

— Ну, тогда дочь…

— Дочь… мне приснилось… она уже была… ее уже нет на свете… или я…

Рыданья перехватили ей горло. Он поцелуем закрыл ей рот.

— Ты бредишь… ты спишь… ты спала… дочь твоя еще не родилась… она еще бегает меж малиновых, меж серебряных Райских хвощей и тюльпанов… ты назовешь ее… как ты назовешь ее?.. Как хочешь, воля твоя…

Ладья качала их. Радость обладания. Радость отдавания. Счастье умирания вдвоем. Все, что есть у человека на свете, — это любовь. Горе любви, радость любви — все растворится во времени, все канет, все исчезнет, продастся за высокую или за грошовую цену. Но любовь — это все, что у человека осталось после изгнания его из Рая. Наши праотцы согрешили. Ох, сладок был плод с дерева добра и зла. Любовь — добро она или зло?.. Ответь мне… ответь…

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя!

— Вот за этим я и пришел на землю, Ксения.

— А люди?.. Я думала, ты пришел ради людей… чтобы их спасти… чтобы опять искупить их грехи…

Какое безумие! Прижаться еще крепче. Сильнее. Боль рвет сердце. Колыханье, пребыванье тела в теле рождает смятение души. Серьга входит в ухо; мужское входит в женское, и женское создано для мужского. Раскололи орех на две половинки! Ты не отличишь их. Как срослись все наши жилы, все кости и сухожилия, все сосуды и живые ветви, оплетающие каждый бьющийся в страсти кусочек золотой плоти. Плоть — это душа. Плоть — дух. Это возможно только в любви. Только с любимым.