Ахто Леви - Бежать от тени своей

Если по дороге на пляж он ломал голову над тем, о каких делах, о каких планах на будущее собирается говорить Лючия, то теперь, умей он хорошо плавать, уплыл бы, кажется, за горизонт. Что за блаженство барахтаться в морской воде! А, черт с ней, с этой Лючией! Разве только из-за нее он рвался сюда?…

В течение суток, которые Кент прожил в «теремке», продолжалась ожесточенная борьба за его свободу, на которую Люська-Лючия обрушилась с яростью тигрицы. Борьба велась, с одной стороны, в стремлении доказать необходимость соединения двух родственных душ, а с другой – в стремлении отрицать родственность этих душ. Люське-Лючии нельзя было отказать в силе, страстности, изобретательности, в уме, наконец, хотя и невозможно было понять, в какую сторону он направлен. Она была похожа на автомобиль без тормозов. Так показалось Кенту, особенно после того, как он поинтересовался причиной гибели летчика-испытателя с детьми.

– Здесь много загадочного, – сказала она мрачно. – Для меня самой много неясного. Но то, что я написала тебе, – вранье в третьем варианте…

– Что значит – в «третьем варианте»? – удивился Кент.

– Другим известно, например, что они, Юра и дети, погибли в железнодорожной катастрофе. А некоторым, что он был горным инженером и что беда случилась в шах* те… У тебя – воздушный вариант…

– А еще варианты будут?

– Наверное. Не люблю одну и ту же версию…

Она взглянула на него, пожалуй, даже грустно.

– Ты не обижайся, – сказала виновато, – что не так все, как тебе представлялось… Я ведь тоже хотела бы иметь кого-нибудь, кто понимал бы меня… Кто тут меня понимает! Кому я нужна как человек? Люська-сварщица… переспать годится, а на большее ни у кого души не найдешь…

Позже, в самолете, Кент много думал о ней. Купила все-таки ему билет – не хотела, а купила. А как уговаривала остаться, даже упрекнула в трусости… Его, Кента, бежавшего из Сибири! Обозвала трусом, который-де удирает от бабы… Но билет все же купила.

И Кент – снова в облаках. Он очень сожалел, что бурная фантазия Лючии не соответствовала ее внешности: какая любовь получилась бы!..

Итак, мы снова в облаках, мы оба – я и мой незадачливый герой. Куда мы летим? В Москву? Мне-то можно туда – я там прописан, проживал, имел там жену и даже две квартиры. Но что было делать в Москве Кенту, когда и хорошим-то людям там тесновато? Ведь у него там, кроме меня, никого не было, а я понятия не имел, где бы я его там пристроил и к кому… Лететь же домой одному несолоно хлебавши, то есть не устроив дальнейшую судьбу Кента, означало признать невозможность создания романа с такими непривлекательными, как Кент, персонажами. Во всяком случае, имея их на ролях главных героев. Тогда что же – вернуть аванс, полученный за роман? Я бы и вернул, кабы знал, где взять теперь эти деньги…

Правда, у меня в Москве имелся приятель-философ, который обожает работать с личностями, подобными Кенту. Можно было бы подсунуть Кента ему. Но как? Ведь Кент находится на нелегальном положении. Станислав, конечно, взял бы его в оборот. Он, как мне известно, сумел вправить мозги многим и почище, чем Кент. У него объяснение жизни и ее проявлений построено нестандартно, живо, убедительно. Вот кто, мне кажется, проштудировал всю мировую философию от Сократа до Маркса и Ленина. И, если бы я сумел свести своего героя со Стасем, я бы здорово обогатил мое повествование интересным Поединком различных мироощущений, вернее, ощущения, с одной стороны, и сознательного убеждения – с другой.

По и это для меня чревато последствиями: ведь тогда бы пришлось скоро закончить роман, и он вышел бы непозволительно коротким: все кончилось бы тем, что Кенту в результате знакомства со Стасем пришлось бы пойти в милицию с повинной…

Впрочем, как сказать… Может, Стась и то не справился бы с Кентом… Стась, безусловно, силен в философии и подходы к своим подопечным найти умеет, но ведь трудность заключается в том, что Кент сроду ничего не читал, кроме романов про шпионов. Его можно было убедить в чем бы то ни было или личным примером, или великодушным отношением лично к нему, чтоб он поверил в действительность добра. Словесное убеждение на него действует плохо…

Могут спросить: откуда я все это знаю, могут сказать, что мои соображения о его нравственных качествах выдуманы так же, как и он сам, и, следовательно, особой цены не имеют…

В свое оправдание могу еще раз напомнить, что Кент не совсем выдуман, как уже однажды объяснил, потому что совсем из ничего что-либо создать трудно. О Феликсе мне кое-что рассказывала Маргарита Самохвалова из Кишинева. Меня можно упрекнуть в плохой памяти – я не запомнил всего ею рассказанного.