Ахто Леви - Бежать от тени своей

Он открыл дверь в баню – в так называемый предбанник, – грязная лавка, печь. Если, подумал он, начну ловить эту дурочку на улице, она убежит. Курица подошла к открытой двери предбанника и встала боком, чуть наклонив голову, время от времени произнося все то же: «ко-ко-ко», как будто этим и исчерпывался ее лексикон.

– Входи, – пригласил Кент, – поговорим о жизни.

«Ко-о…»

Не надеясь больше на переговоры мирным путем, он решил применить хитрость: сгреб песок у печи и, посыпая его в предбаннике, приговаривал: «цып-цып-цып, цы-цы»…

Курица заинтересовалась, подошла ближе к двери. Кент продолжал сыпать. Подошла еще ближе. Проклятье! Песок кончился. Пока нагибался за новой пригоршней, она отошла на прежнюю позицию.

Долго длился этот поединок на сообразительность, и порою казалось, что человек берет верх, но курица не сдавалась и всегда вовремя оказывалась на безопасном расстоянии от пустого желудка Кента.

Он был вне себя. Может, объяснить ей по-человечески, что он уже давно ничего, кроме лесных ягод, не ел, что, не подкрепившись как следует, идти тяжело, что идти далеко и это тем более трудно, что помешать этому найдется кому (желающих много!), а помочь некому – никто не ве-рит, что он, в общем-то, хороший человек, хотя ему и не везет… Так что, моя добрая цыпа, отверни свой грязный зад и давай говорить по-человечески… Гуси, например, спасли Рим, видишь, какие славные птички! Я, конечно, не Рим, но ведь и ты не гусь…

Подлая курица не реагировала ни на какие речи.

Он смотрел на курицу во все глаза и все никак не мог поверить, что она – настоящая. А она, кажется, забыла про Кента, стала опять, царапая землю под ногами, приближаться к бане. Когда же повернулась на мгновение задом к бане, Кент осторожно открыл дверь и приготовил несколько пригоршней земли покрупнее. Ну вот, она квохчет уже у открытой двери. Кент сыплет «зерно». Вскочила! Стоит у порога, смотрит.

«Ко-ко? – идет сторожко, один шажок. – Ко-ко?» – еще несколько шажков, еще…

– Ура! – дверь закрыта. Кент готов кричать от радости.

Курица поздно поняла свою оплошность.

– Ну что, куриная морда, попалась?

И тогда, подгоняемая страхом, с жутким, каким-то даже не куриным криком она ринулась в окно, вышибла его прогнившие рамы – «ко-ко-ко-о!» – улетела. Больше Кент не видел ее…

Он вышел из поселка и продолжал путь по такой же разбитой дороге, по какой и пришел в него. Шел спокойно, бояться было нечего. Он радовался хорошей погоде и даже дороге, хотя она и была основательно повреждена, – можно было смело сказать, что ею не пользовались лет пять по меньшей мере.

Чем дальше он шел, тем хуже становилась дорога, а вскоре она и вовсе затерялась в кустах и траве. Лишь изредка встречались отдельные бревна, шпалы, но потом и они пропали.

Нет так нет!.. Кент продолжал шагать, придерживаясь того направления, какое избрал раньше. Через некоторое время ему повезло – нашел небольшое озеро, к которому легко было подойти. Можно было предполагать о существовании в нем какой-нибудь беспечной рыбы. И не ошибся. Он поймал осеннюю жирную муху, насадил на крючок (кто собирается в путешествие по тайге, должен иметь крючок), и вскоре бечевка, привязанная к осиновой ветке, затрепетала, как и его сердце. Он поймал еще много мух.

И пару мелких рыбешек, родословной которых, к сожалению, не знал, во всяком случае, они не были из семейства осетровых. Но какое это блаженство: поймать их тому, кто подыхает с голода!.. И что за божественный запах, когда они, бедненькие, слегка шипят на чуть тлеющих углях!

После такого королевского обеда можно и вздремнуть на куче сухого хвороста, но недолго – надо идти, пока светло.

Где-то высоко в небе раздался шум. Самолет. Он не виден. Это мог быть пассажирский лайнер, совершающий такой сравнительно небольшой перелет, как Владивосток – Москва. Интересно, за сколько он доберется? Часов за семь или восемь? Каких-нибудь девять тысяч километров… И несет он человек сто с гаком пассажиров… Эге! Сейчас бы сидеть среди них, вздремнуть, или журнальчик полистать, или с птичкой какой-нибудь – кто знает! – поболтать о жизни. А тут скоро стемнеет – своего носа не увидишь, холод пронижет. Иди тут или отдыхай – все одно паршиво, хуже некуда…

И что гонит человека? Как ни говори, а куском хлеба, теплом и определенностью был обеспечен он там, откуда ушел. Кто же его гонит в эту жуть, не снабдив даже кусочком хлеба, – одной только надеждой на удачу? Кто, что?

«Кто» и «что» – в этом не так уж трудно разобраться. Тем более когда где-то далеко-далеко маячит пленительный образ Лючии. Только тот образ не дает сам по себе ответа на более щекотливый вопрос: что дальше? К Лючии? Да. Но она ли конечная цель? На этот счет нельзя сказать ни «да» ни «нет», на это только жизнь даст ответ.