Алла Горбунова - Вещи и ущи

Начался весь этот ужас в жизни банковского клерка Вениамина Щавельева, когда ему исполнилось сорок пять лет, и он пошёл менять паспорт. В паспортном столе сидела женщина с поджатыми губами и фиолетовой химической завивкой, — это вспомнил Вениамин Щавельев, когда вернулся домой, — и вспомнил ещё одну вещь: что помимо подписи его в новом паспорте, женщина эта дала ему ещё какую-то бумагу, которую он также на автомате подписал. А вот что это была за бумага — Вениамин Щавельев не помнил. В душе его зародилось смутное беспокойство.

Что же это могло быть? — думал Вениамин Щавельев. Потерял сон и аппетит, и наконец явился снова в паспортный стол. «Что я подписал у вас? Что за бумагу вы мне подсунули?» — спросил он у женщины с поджатыми губами и фиолетовой химической завивкой. Женщина только повела плечами: «Ничего вы у нас не подписывали, только в паспорте своём расписались, примерещилось вам». Вениамин Щавельев стукнул кулаком по столу: «А ну говори мне, паскуда, что за бумагу я подписал?!» Женщина обругала его сумасшедшим и выгнала.

Вениамин Щавельев вернулся домой и стал напряжённо вспоминать, как он теперь делал постоянно, что же это всё-таки была за бумага. «Кажется… кажется… — бормотал он сам с собой, наморщив лоб, — это был кредит! Точно! Это был огромный кредит!» Обзвонил все банки города, но нигде наличие кредита не подтвердили. И тут Вениамин Щавельев понял, как ему тогда показалось, самое страшное: это был не кредит, это была дарственная на квартиру! Осознав это, Вениамин Щавельев на короткое время даже как-то успокоился от ясности, а потом приступил к решительным действиям: отправился в отделение полиции Фрунзенского района, рассказал полицейским про непонятную бумагу и спросил: «Могу я написать заявление, что подпись моя была получена обманом и дарственная на квартиру не действительна?» Менты растерялись, но Вениамин Щавельев так нервничал, и руки у него так дрожали, что решили всё-таки разрешить ему написать такое заявление. Вениамин Щавельев написал и с чувством полного уже облегчения отправился домой.

Дома лёг на диван, захотел отдохнуть, включил телевизор и увидел патриарха и Путина. Рассеянным взглядом смотрел он на облачения патриарха, на золото, на бороду. И вдруг какая-то мысль, тёмная и страшная, мелькнула в голове Вениамина, как чёрная молния. Теперь наконец он вспомнил. Это был не кредит и не дарственная на квартиру, нет. Это был договор с Дьяволом о продаже души. Вениамин Щавельев метался по квартире, выл и рвал на себе волосы. Никогда не был он религиозным человеком, но тут как-то сразу понял реальность всего: вечного блаженства и проклятия, Бога и Сатаны, и этого весёленького вечного огня.

На работу он перестал ходить, перестал мыться и бриться. Написал письмо патриарху Кириллу, что дескать заключил договор с Дьяволом, и просит патриарха своей властью этот договор признать недействительным. Ответа на письмо долго не было, а потом Вениамин как-то открывает телевизор, а там патриарх о чём-то вещает, потом вдруг как повернулся к Вениамину, смотрит прямо в глаза и говорит: «А договор-то этот расторгнуть нельзя. У меня и у самого такой же». Тогда Вениамин написал письмо Путину, льстивое и слёзное: «Уж как вы наш дражайший батюшка, бэтмен, трансформер и человек-паук Путин Крымнаш к России присоединили так и вашей властью высочайшего сверхчеловека ницшеанского будды и заратустры над Америкой и Обамой велите Дьяволу расторгнуть со мной договор чтобы не было ядерной войны». Путин тоже ответил в телевизоре: «Э, братец Веня, договор этот не расторгнешь, и у меня он есть, и у всего нашего народонаселения. И по моему высочайшему повелению его с этого года со всеми в паспортных столах насильно заключают при выдаче паспорта, такая у нас реформа, и законопроект такой принят, и для стабильности страны это очень важно. А то нас америкосы завоюют».

Что же делать было Вениамину Щавельеву? Пришла ему на ум одна идея, ничего так себе идея — это он вспомнил, как от армии косил. Притворюсь-ка я, — подумал он, — сумасшедшим, тогда и подпись моя будет считаться недействительной, если меня признают невменяемым. Вызвал к себе бригаду скорой помощи, сказал: «У меня бред и галлюцинации, тяжелейшая параноидная шизофрения, синдром Кандинского-Клерамбо, приезжайте срочно, я уже полгода на работу не хожу, Путину и патриарху письма пишу и они со мной в телевизоре разговаривают». Так он откосил хитро. Признали его невменяемым, поместили в интернат для психически больных, назначили ему кучу таблеток. Пропал человек для общества. Для общества-то пропал, да, может статься, и для Дьявола пропал, — лукаво себе думал Вениамин Щавельев. В конце концов, прожить остаток дней в интернате для душевнобольных — небольшая цена, чтобы откупиться от этого весёленького вечного огня.