Алла Горбунова - Вещи и ущи

Мужчина и женщина столкнулись у двери в подъезд. Мужчина был высокий, в спортивных штанах и красной футболке. Он нёс на руках детский велосипед, глядя на который женщина подумала: «Сразу видно — хороший отец. Не то что мой бывший, бросил меня с ребёнком и алименты не платит. А этот — носит велосипед, наверное, провожает сына в школу, играет с ним в футбол». И от воображения счастья и образцовости жизни мужчины и его семьи женщине стало занудно и завидно. Женщина несла на плече довольно большую чёрную сумку, про которую мужчина подумал: «Женская доля, и что они все носят в этих своих огромных сумках. Не иначе как цепи времени и пространства, мировую скорбь, огромную книгу, в которой написаны одни глупости». Оба они долго искали ключи, неодобрительно глядя друг на друга. Наконец кто-то из них нашёл, приложил ключ к домофону, они вошли в подъезд. Мужчина с велосипедом вызвал лифт, а женщина пошла в свою квартиру на первом этаже. Мужчина с детским велосипедом поднимался на лифте на верхний этаж, в свою холостяцкую квартиру. Сына у него не было, а детский велосипед он украл в соседнем дворе, потому что имел обыкновение красть разные вещи и относить их к себе домой. Женщина пришла к себе, покормила сына и удалилась в свою комнату. Там она достала из большой чёрной сумки большую чёрную коробку, в которой лежал большой чёрный резиновый член, и дальше занималась с ним тем, для чего он был предназначен, забывая свою бедность и одиночество. У неё был сын, и ему нужен был отец и велосипед, а у мужчины на верхнем этаже был детский велосипед и член, которыми ему было не с кем поделиться. Детский велосипед мужчина поставил в захламлённую маленькую комнату, больше похожую на склад; женщина положила резиновый член обратно в коробку.

Две мрачные, суровые женщины, мать и дочь, одной за пятьдесят, другой в районе тридцати лет, подъехали на велосипедах к бюро ритуальных услуг в посёлке Сосново. Бюро это расположено на территории сельской больницы, сразу налево от входа; вокруг больницы растёт сосновый лес. Женщины спешились и приставили велосипеды к стенке здания. Одеты обе были невзрачно, по-сельски, с равнодушием к своему виду, в какие-то старушечьи штаны и старые, некрасивые свитера. На голове у дочери был платочек, как будто она собиралась в церковь. На измождённых лицах застыло выражение тупого напряжения. Женщины постучались в дверь, приоткрыли, заглянули. Там сидела толстая накрашенная тётка и говорила с каким-то мужиком. «Подождите», — сказала она заглянувшим. Женщины послушно закрыли дверь и встали рядом с ней навытяжку, ожидая. Так, молча, они простояли минут семь, наконец дверь открылась, мужик вышел, и женщины были допущены в помещение. «Здравствуйте, — сказала мать, — мы хотели бы узнать, возможно ли похоронить тело на сосновском кладбище». Для тех, кто не знает — сосновское кладбище находится неподалёку, в сосновом лесу. Оно — небольшое и живописное, высокие деревья растут прямо на территории могил. «У вас кто-то умер? Хотите похоронить? Местный, сосновский?» — спросила тётка из бюро. «Мы просто хотели узнать, — ответили женщины, — мы для себя». «Вы больны?» — удивилась тётка. «Нет, мы относительно здоровы, — ответила дочь, — просто хотели узнать». «Вы местные?» — спросила тётка. «Мы — дачницы из соседнего посёлка, прописка у нас петербургская», — ответили женщины. «Тогда нельзя, — сказала тётка, — у нас муниципальное кладбище, мы хороним только тех, кто прописан в Сосново». «Мы бы очень хотели, — сказала дочь, — нам очень нравится это кладбище. Там сосны, и, кажется, там так хорошо лежать. И тем, кто будет навещать, приятно будет под соснами посидеть на могилке, попить вина, вспомнить. Точно нельзя?» «Нет, нельзя, — сурово ответила тётка, — мы хороним ТОЛЬКО сосновских». «Мы заплатим, — сказала мать, — может быть, за деньги можно?» «Нельзя! — закричала тётка, — хороним ТОЛЬКО сосновских! Только сосновских! На кладбище земли нет, поэтому и платных мест тоже нет. Это муниципальное кладбище, мы здесь хороним бесплатно, но только местных». «А нам говорили, — монотонным голосом продолжила мать, — что за деньги можно куда угодно, хоть в Александро-Невскую лавру». «Нельзя! — кричала тётка из бюро, — это муниципальное кладбище, нет земли, — потом посмотрела на страдальческие лица матери и дочери и уже мягче добавила: — Сейчас нельзя. А что дальше будет — никто не знает. Выпишут новые участки земли под кладбище — может, и можно будет за деньги хоронить городских. Сейчас законы не то что каждый год меняются — каждый месяц! Кто знает, что дальше будет. Может, потом будет и можно. Вы живите пока, — ещё мягче, прочувствованно сказала тётка, — может, и доживёте до того времени, когда можно будет у нас хоронить». Разговор был исчерпан. Женщины попрощались и вышли с тем же выражением напряжения и какого-то въевшегося страдания на лицах, сели на велосипеды и уехали.