Давид Шахар - Лето на улице Пророков

— Ну и чем же она кончила? — спросил Гавриэль.

— Она умерла в этой самой постели, где лежит сударь, — ответила фермерша. — Я уж вам сказывала, что это дело случилось почти триста лет назад. Умерев, спустилась она в ад, и до сего дня мается душа ее муками голода и жажды. Священник нашей церкви всегда повторяет нам в своих проповедях рассказ о делах этой Красавицы Мадлен и о страшных муках голода и жажды, которыми душа ее мается в аду. Дело это известно по всей стране, и не только в нашей церкви, но и во всех церквах в округе проповедуют священники о том, что наделала Красавица Мадлен — и в церкви Локмайакра, и в церкви Киброна, и в церкви Гавирини, и даже в церкви города Ванн. Иногда дух ее шастает по этому дому — ищет она своего возлюбленного, чтоб насытил ее хлебом и напоил водою, иногда открывает шкафы, роется в ящиках и копается в корзинах, чтоб украсть чего съестного. Если слыхать среди ночи скрип отворяющейся двери или до ушей доносится шуршание из ящиков, то тому, кто спит в этой старой кровати, надобно только перекреститься и призвать Отца и Сына и Духа Святого, или Пресвятую Деву, чтобы прогнать дух Красавицы Мадлен.

— Только ли слышно ее или еще и видно? — спросил Гавриэль.

— Еще как видно! Вестимо, видно ее! — ответила фермерша. — Последний раз я ее видала всего дюжину лет назад. Стройная она и пригожая, и глаза ее серые большущие, и нос у ней прямой, и ноздри его тонкие и дрожат, и рот у ней пухлый и алый и махонький, и нижняя губка толстее верхней, и щечки у ней пышные, и волоса у ней черные, и кожа белая, а на голове венец кружевной в виде крыльев бабочки, и держится она прямо и горделиво и вся огнями переливается от Сатаны, что к ней пристал, да от голода и жажды, что жгут ее внутренности.

Забравшись ночью в свою кровать, Гавриэль все свои помыслы направил на Красавицу Мадлен, чтобы в полночь предстала она перед его глазами, и, закрыв за собою двери и улегшись на спину в темной ее кабине, начал ждать, что сейчас почувствует явление далекого и чужого мира, окружающего его со всех сторон. Но вместо чужого и далекого духа, явления которого он ждал, его объяла легкая нега и болезненное томление наполнило его открытые глаза слезами, когда увидел он дедушку, сидящего в своей мастерской и вырезывающего узоры из гранатов и колосьев на масличной доске, которой предстояло стать притолокой шкафа. Тяжелый запах дерева окутал его со всех сторон, запах стенок и балдахина древней бретонской кровати, внутри которой он лежал, и, вдыхая воздух чужой кровати, в которой пребывал в полном сознании, он одновременно совершенно отчетливо увидел, как резец в руке дедушки полукругом входит между жилками в плоть масличного дерева, и услышал писк расщепляемой древесины и хруст стружки под своими ногами, ногами шестилетнего мальчугана, пришедшего показать дедушке новые башмаки, которые ему только что купили — черные, лаковые, блестящие, приятно поскрипывающие при ходьбе. Дедушка отрывается от работы, вытирает руки фартуком. Берет его на руки и сажает к себе на колено. Дедушка поет ему песенку и покачивает в такт коленом. Дедушка поет: «Дедушка едет в дальние края, дедушка едет в дальние края». И правда, полгода или год спустя дедушка уехал в дальние края, и больше Гавриэль его не видел, потому что дедушка умер. Дедушка отирает фартуком опилки с новых башмаков Гавриэля и обещает, что и он сделает ему прекрасный подарок, но пройдет много недель, прежде чем подарок будет готов.

— Что ты мне купишь в подарок? — спрашивает Гавриэль.

— Я не куплю, — говорит дедушка, — я сделаю тебе подарок.

Дедушка мастерит ему ларчик масличного дерева в виде миниатюрного арон ѓакодеш, узорное навершие которого опирается на две резные колонны по обе стороны дверец, запирающихся настоящим ключиком, малюсеньким и сверкающим. Гавриэль держит ларчик обеими руками, поглаживает пальцами, ощупывая витую резьбу маленьких колонн, орнамент их капителей, рельефы гранатов и колосьев. Подносит ларчик к носу и вдыхает запах масличного дерева, смешанный с запахом еще не до конца просохшей и впитавшейся политуры. Подносит его ко рту и целует. Прижимает его к сердцу и начинает вдруг скакать и приплясывать от радости, что у него есть такой прекрасный, такой драгоценный ларчик.

Единственный на свете ларчик — в целом мире нет второго такого. Ларчик, который дедушка сделал специально для него. Три легких стука, разделенные вежливыми равными промежутками времени, заставили его приподняться в кровати и выпрыгнуть из нее, чтобы скорее броситься искать ларчик, исчезнувший из его жизни уже более тридцати лет назад. Он все никак не мог припомнить ни то, при каких обстоятельствах исчез ларчик из его поля зрения, ни когда перестал он видеть его среди своих вещей и думать о нем. Этот ларчик, который был ему дороже всех подарков, когда-либо полученных в жизни, совершенно пропал с его пути, и сколько он ни пытался сшивать обрывки выуженных из детских воспоминаний картин, ему так и не удалось найти ни малейшего намека на его судьбу. Он не мог понять, потерял ли он его или подарил кому-нибудь, сломал ли, играючи, или в один прекрасный день понял, что его украли, и не мог вспомнить, с каких пор ларчик прекратил попадаться ему на глаза и образ его перестал являться ему в мыслях.