Александр Торин - Дурная компания

Она встала и как завороженная пошла между рядами кресел, глядя на меня. Длинная юбка подчеркивала движения ног, облегая ее фигуру. Мне казалось, что я сплю наяву.

— Ты? — голос ее был все такой же, чуть хрипловатый, вызывающий забытую, глубоко спрятанную боль. — О Господи, что ты тут делаешь?

— Живу… Помнишь, как в том старом анекдоте? «Чего, чего… Живу я здесь, вот чего!» А ты откуда здесь взялась? — Я выдавил из себя это, чувствуя, что с трудом могу говорить.

— У меня доклад… Я заканчиваю диссертацию. Уже несколько лет живу в Париже. Странно… — ее расширенные глаза затуманились, и голос дрогнул.

— В Париже… — я никак не мог перевести дыхание.

— Я наконец вышла замуж… — Она криво усмехнулась.

— Поздравляю, — я ощутил боль.

— А ты?

— Я тоже женат.

— Я думала, мы никогда больше не увидимся… А у тебя появились седые волосы. — Она внимательно посмотрела на меня. — И морщины.

— Это после войны в Израиле, ребенок все время срывал противогаз.

— Ты был там? Так я и знала… Теперь понятно, почему я тогда прилипала к телевизору, смотрела сводки последних известий.

— Ты что, думала обо мне?

— Иногда, — она грустно улыбнулась. — Совсем забыть тебя оказалось непросто. Хотя я очень старалась.

— Ну, ты всегда была талантливой и добивалась своего. Мне это, кстати, ужасно нравилось.

— Не волнуйся, мне это удалось… Но не до конца. — Она внезапно погрустнела и на секунду замолчала. — Проблема была в том, что иногда ужасно хотелось с тобой разговаривать. Вначале я ругала тебя, себя, а потом как-то привыкла.

— Мне иногда казалось, что я разговариваю с тобой…

— Как странно, — она побледнела, — как будто это все происходит во сне.

— Ну, расскажи, как тебе живется. Тебе хорошо?

— Дурацкий вопрос. Почему ты спрашиваешь?

— Как тебе сказать… Я часто вспоминал о тебе.

— Ты вспоминал? Это очень благородно с твоей стороны… Ну, что тебе рассказать? Тогда, когда мы расстались, было очень больно, потом рана стала заживать. Понемногу… Со временем я стала другой, может быть, усталой, циничной, не знаю… Ты меня, дорогой, слишком больно тогда ранил…. Во всяком случае, я дала себе слово больше не отдаваться чувствам и стараюсь этому следовать. Мне надо было как-то жить дальше…

— Париж, — повторил я, прислушиваясь к магии этого слова. — Я там так никогда и не был. Набережная Сены с лавками букинистов, мосты с позолоченными скульптурами, запах кофе, старого дерева, белая пыль бульваров… Ну да, конечно, я забыл про Люксембургский сад, скамейки, фонтаны, оркестры, играющие около музеев. Вечером грузные владельцы мясных лавок суетливо убирают свои кровавые лотки, а вертлявые мальчики пытаются заманить прохожих в кабаре Пигаля. Дворец Инвалидов подсвечен прожекторами, на узких улочках шумит толпа, художники на Монтмартре предлагают написать портреты туристов, и внизу мерцают огни.

— Как у тебя это получается? — Она вздрогнула. — Как будто это ты там живешь, а не я…. Ну да, так оно все и выглядит, день изо дня. Я люблю этот город, в нем хорошо дышится… Ну, а как ты живешь?

— Болтаюсь по свету… Зачем-то уехал из Израиля, работаю здесь в сумасшедшей русской компании. Починяю серые ревущие коробки…

— Как? А как же работа, твои идеи, ты весь горел этим, — она посмотрела мне в глаза.

— Я буду пытаться, но в Америке сейчас с наукой тяжело. Считай, что я работаю в шарашке за право остаться здесь, да и сам не знаю, нужно ли мне это?

— У тебя глаза уставшие. — Она вдруг протянула руку и провела ей по моему лбу, пристально всматриваясь в лицо. — О Господи, — повторила она хрипловатым подрагивающим голосом. — Это все-таки ты.

— Похоже на то. Бывает же такое… А я часто о тебе вспоминал.

— Ушел ты без особых сожалений, так что не рассказывай мне про свои запоздалые муки совести, — губы ее скривились.

— Прости. Я, наверное, хотел что-то доказать самому себе.

— Ну что, доказал? Черт бы тебя побрал! Я тебя убить хотела!

— Убей… Ну, или скажи какую-нибудь гадость.

— Ты… — у нее снова задрожали губы. Неожиданно она пошатнулась, присев на диванчик, и на ее глазах выступили слезы.

— Ну, не надо, пожалуйста, я тебя прошу, — я присел рядом с ней и сам не заметил, как начал гладить ее по голове.

— Что же ты наделал, милый, — ее бил озноб, и на нас уже начали оборачиваться.

— Пойдем погуляем, — предложил я.

— Да, сейчас. — Она встала и нетвердой походкой прошла несколько шагов. — Здесь у вас есть какие-нибудь кафе, где можно посидеть?