Александр Житинский: Государь всея Сети

Вопрос «Почему вы не уехали?» всегда казался мне диким. Правильным является лишь вопрос «Почему вы уехали?» Это всё равно, что спрашивать о причине здоровья. Оно не имеет причины, это естественное состояние. Причину имеет болезнь.

7 марта 20… года

Приступ мизантропии не проходит. Наверное, это связано с предстоящим Женским днем. Отчетливо представляю, как у нас в Долгопрудном на кафедре поздравляют женщин. Это происходит каждый год и каждый год одинаково. Женщин у нас немного, лаборантки, секретари, три-четыре ассистентки и одна доктор наук, Регина. Высидела свою диссертацию под руководством нашего завкафедрой. Сейчас уже все пьяны наверняка. В криогенной лаборатории танцы среди сосудов Дьюара. Регина любит выпить, любит также молодых ассистентов. Разговаривает с ними о Пелевине и условиях для получения green card. Все хотят свалить, перспектив никаких, фундаментальные науки никому не нужны. Но пока весело, на водку денег хватает. Возможно, обсуждают моё неожиданное увольнение. Хотя не думаю. Я мало кого интересую. Игорь С., мой соавтор в ряде работ, считающий, что Нобель у нас почти в кармане, в который раз объясняет молодежи суть наших экспериментов. Им неинтересно, но слушают. При слове «Нобель» с трудом сдерживают улыбки. А может, уже поют. «О чем поют артисты джазовые?..» О том же, что и физики. О морозе, который не морозь меня.

Из сосудов Дьюара легкий дымок, внутри там очень сильный мороз. Сто сорок четыре по Кельвину. Но сорок градусов водки его легко компенсируют. Я провел в Долгопе тридцать лет и три года. Как Илья Муромец, прежде чем встать с печи и воевать половцев. Впрочем, не уверен, что он воевал именно их. Жизнь прошла мимо, господа присяжные, оставив легкий дымок из сосуда Дьюара.

В поселок на три выходных дня начинают приезжать хозяева. Кое-где светятся окна, но звуков не слышно. Пойду пройдусь.

8 марта 20… года

Прошелся по поселку. Везде гуляют, музыка, брызги шампанского. В такие дни особенно приятно чувствовать себя изгоем. «За прекрасных дам-м-м!» Ненавижу. Собственно, ненавижу себя. Почему я не богат, молод и предприимчив? Потому что я беден, стар и ленив. Но у меня есть сын, который прислал мне со Славой бутылку «Курвуазье», ее я сейчас допиваю у камина. Сын уже в Америке, но его внимание доходит до меня, как свет погасшей звезды. Поздравляю вас, милые дамы моего сердца! Заклинаю вас не тревожить моё сердце, там ничего уже нет, кроме ишемии. Не правда ли, отрезвляет? Ишемия Га Ноцри. Кажется, я пьян.

Преведение, у меня никого не осталось в этом поселке, я жду вашего возвращения, чтобы продолжить тему запретной любви. Конституционные формы любви мне уже надоели. Интересно, что скажет на это моя совесть?

Дуся, солнышко, привыкает ко мне. Все чаще сидит у меня на коленях, но пока пытается сохранять независимость. Фыркает иногда. Судя по всему, ей не совсем нравятся мои манеры. Сейчас зажгу свечи и стану вспоминать о былом. Это так прекрасно и благородно – вспоминать о былом. Если оно есть.

8 марта 20… года

Мою жену, с которой я ещё не разведён, зовут Римма. Имя диктаторское. Я ее любил, безусловно, я любил ее двадцать лет назад, когда она по распределению пришла в нашу лабораторию и получила должность м. н. с. Я стал её начальником. Она измеряла термоэлектрические свойства соединений висмута, а я наводил на это теорию. Она отличалась высокой точностью, как физические приборы. Мне тогда это нравилось, поскольку я никогда не был похож ни на один физический прибор. О чём жалею. У неё профиль, как у Нефертити, а фас ещё лучше. Тогда я был эстетом. Характер, как нефрит, все остальное, как бусы из янтаря. Можно перебирать с удовольствием. Я влюбился, идиот. Моя первая жена, мать Егора, в то время как раз увлеклась аэробикой и пропадала в спортзалах, изгибая своё уже немолодое тело под звуки музыки. Короче, случился скандал. Но я не об этом. Я о том, что почему-то у каждого человека есть потребность влюбляться. Это меня поражает. Казалось бы, влюбись и живи под кайфом. Нет. Влюбленность проходит, овеществляется в браке или долгих отношениях, а потом и вовсе исчезает. Начинаются долгие выяснения или просто скука.

Римма не опускалась до выяснений, а скучать с нею было легко и приятно. Я скучал двадцать лет. Единственное увлечение моей жены – театр. Не считая анизотропных соединений висмута. Мы с нею не вылазили из «Современника» и «Таганки», причём мне, признаюсь, это было как-то не в жилу. Когда на сцене кричат, мне становится неприятно. И наш национальный гений тоже вызывал во мне лишь некоторое душевное неудобство. Ну, зачем так кричать и хрипеть? Все важные вещи можно произнести тихо.