Александр Бушковский - Праздник лишних орлов [сборник]

Только подумал об этом Митроша, даже всю снасть не успел распустить, чует – задергало где-то в глуби, забило рывками по тятиве. Сердечко заскакало по брюху, застукало в ребра. Сглотнул он и стал осторожно выбирать сеть обратно. Ничего, что руки горят и пальцы не слушаются, ерунда, что мороз превращает сваленную на краю майны сеть в заиндевевшую проволоку, – все это дело поправимое. Пальцы после отогреются в рукавицах, погорят-поноют да и подчинятся, а сеть уйдет со снегом в воду и оттает там, встанет как надо в водной толще, но главное – кого-то он прислал, здешний хозяин! Чем ближе, тем сильнее из пальцев рвется снасть, и вдруг с гулом воздушного пузыря из-подо льда, из тьмы воды, вынырнул наружу бронзовый судак с шипами, как гвозди, и зубами почти как у Маруськи. Митроха выметнул его подальше в снег от майны и закричал от радости во все нутро: «А-А-А!!!» Собака залаяла звонко. Огромный судачина! Вот это слово у отца! Могучее!

Отдышался чуток Митрофан, Маруська с опаской потявкала, стараясь обнюхать красавца. Судак же без устали прыгал в снегу, пытался вырваться из пут и только наматывал их на себя слой за слоем. Митроха полюбовался минутку на его синевой отливающее толстое пузо, подумал, что тот сейчас всю сеть на себя накрутит, не освободишь. Вытащил из-за пояса топор и тюкнул обушком судака по темени. Тот задрожал, расщеперил плавники и колючки на черном горбу, затих. Пасть раскрылась, жабры раздвинулись и заалели. Рыбак стал осторожно выпутывать улов из сети и вдруг заметил рядом мелкого ерша – зацепился колючками за ячейку в метре от хозяйского подарка и мелко трепыхался. «Ишь ты, сам Хозяин пожаловал!» – вспомнил Митроха, как в шутку называл любого ершика отец, усмехнулся и помог тому освободиться. Небось судачина-то за ершишкой погнался, да оба и влетели в сеть. Сказал «спасибо» малышу и бросил его в майну. Ерш юркнул под лед. А судака Митрофан выпутал и сунул в мешок.

Успокоился добытчик и не спеша заправил все же сеточку под лед. Мелькнула мыслишка – авось залезет еще и лосось? Но хорошего помаленьку. Поразмыслив здраво, опустил сеть на дно, чтоб не рисковать и не искушаться. Собрал инструмент, присыпал майну снегом – так меньше промерзает, – оставил норило торчать как маяк и скоренько зашагал к избушке. Там было еще даже и тепло. Только за полдень перевалило, а он уже с уловом, да каким! Такой рыбиной и отец бы гордился. Митрофан убрал снасти, спрятал хорошенько ледобур и подмел метелкой пол, чтобы глаже был обратный путь. И вдвоем с Маруськой побежали, радостные, по лыжне к дому. Улов не влез в сидор, пришлось оставить папкин вещмешок на нарах, а к мешку с рыбой привязать лямки. Веревки ощутимо давили на плечи.

Митроха чувствовал азарт и взял с собой топор и две петли на зайца, решил насторожить их по пути домой. А завтра сбегать и проверить. Вдруг и лесной хозяин угостит? Надо просто рубануть пару елочек, воткнуть их под наклоном над заячьей тропой и петельки развесить аккуратно. Опять же отец учил, что многие ставят петли возле сваленных осин, там, где весь снег истоптан зайками, как танцплощадка. Но тут они не скачут, а грызут себе тихонечко кору, и в петлю с размаху не влетают. А по тропе они торопятся на ужин и чаще прут сломя голову. Найди место, где скачки длиннее, прикинь охотничьей сметкой траекторию прыжка и сопоставь с диаметром петли. Насторожишь большую, он насквозь проскочит, а в мелкую башкой не попадет. Тут нужен опыт и везенье. Ну, везенья-то у меня теперь хватает, думал пацан, на ходу высматривая заячьи следы вдоль лыжни. А вот и елочка! Совсем недалеко. Митроха скинул лыжи и мешок, достал топор, подошел и сбил рукавицей снег с деревца. Низко рубить не надо, вон какая густая… Играючи замахнулся Митроша, ударил не целясь и застыл от испуга. Лезвие скользнуло со звоном по гибкой ветке, пролетело мимо ствола и острым углом воткнулось мальчишке в ногу ниже колена. Сначала он даже не понял боли, только ужас. И тут же внутри головы красная вспышка ударила по глазам и ушам. Он в панике выдернул лезвие и завыл, падая на бок в сугроб. Маруся испуганно заскулила. Боль навалилась аж до тошноты, закипела во всем теле. Какие-то секунды он лежал и визжал, потом вскочил и заставил себя поглядеть на рану. Разрубленная штанина быстро намокала кровью, дымилась на морозе, нога горела, и невозможно было шагнуть. Что делать? Плакать не поможет! Бежать домой? Не хватит сил стерпеть такую боль. Остановить кровь! Да! Как? Чем? Разорвать исподнюю рубаху и перемотать ногу прямо по штанине… Митроха, трясясь и закусив губы, скинул фуфайку, свитер и нательную рубашку. Холода не заметил, надел все обратно, а рубашку попытался порвать и не смог. Каждое движение тела и рук толкало кровь из раны наружу и лишало сил. Он просто обмотал рубашкой ногу и завязал узлом рукава под коленом. На глазах она стала промокать красным. Митроха совсем испугался, но вдруг выдохнул и зло сжал зубы. Вернуться в избушку! Там еще тепло, надо согреться, там есть другие тряпки, сменное белье, есть чем заткнуть рану. Вскрикивая на каждый шаг и опираясь на ружье как на костыль, он доковылял до лыжни и повернул назад. Кровь уже противно хлюпала в валенке, голова начала кружиться. Мешок с добычей остался на тропе. Лыжи тоже. На лыжах он не смог бы идти, не удержался бы стоя. Остается хромать и скрипеть зубами. Вроде бы совсем недалеко, но внутрь хибарки Митрофан вполз уже на четвереньках: сил не осталось. Трясущимися руками стянул ватные штаны и сырые от крови кальсоны. На полу зачернели капли. Рубец ужаснул – его края раскрылись, как створки мидии в костре, колено распухло, а кровь текла хоть и тонкой струйкой, но без остановки. Мальчик достал из сидора тельняшку и как мог туго замотал рану. Не помогло. Тогда он накрутил сверху запасные исподники. Вроде бы кровь пока не просочилась. Все так же через боль он разжег огонь и запалил дрова в печи. Пить, ужасно хочется пить… Чайник пустой, разве снегу черпануть… Он, держась за стенку, похромал к двери и тут снова увидел пятно крови на повязке. Страх обжал сердце хомутом.