Грим - Никита Никуда

Теперь, когда опасность от Кесаря миновала, он стал небрежен и даже надменен со мной. Однако я полагал, что с ними обоими в одной обойме недолго тесниться мне. Наш маленький хрупкий коллектив, сплоченный только корыстью, в решительное мгновенье мог распасться - на меня и этих двоих. У меня преимущество в мужестве, у них - в числе. И я считал, что сумею за себя постоять, войди они со мною в конфликт.

- Пойдемте отсюда скорей, - торопила Маринка.

- Я не могу бросить огонь... тушить нечем... подождем, пока догорит...

Пока я прятал в земле трупы и собирал трофеи, пожарный с Маринкой уединились в бараке и были там до тех пор, пока не догорел бывший хозблок. Кстати, теперь, когда строение возле КПП обратилось в угли, сходство с территорией курятника Кесаря стало еще разительней.

Наступила вторая половина дня. Пора уже было куда-то двигаться.

- По железке... - предложил пожарный, - дрезину сообразим...

- Вряд ли стоит искать в той стороне, где уже есть железные дороги, - сказал я. - Клады дольше всего лежат там, где не ступала нога.

Он с серьезным видом выслушал это соображение, кивнул, однако я заметил, что сам он сосредоточен на чем-то другом. Он шевелил ноздрями, как будто весь ушел в обоняние.

- Чуешь... Марин...

Марина, по всей видимости, тоже что-то учуяла, причем раньше, чем он, ибо носом уже не водила, а глядела в ту сторону, откуда повеивал ветерок. Я даже подумал, что это был запах золота.

- Сосновые сучья... Иглы... Березовый ствол... - пробормотал пожарный.

- С примесью свежего курослепа и зверобоя, - сказала Маринка. - Прямо на дерне костер развели.

- Что там? - полюбопытствовал я.

- Древесный ? 14, - сказала Марина, как будто произнесла: Шанель ? 5. - С примесью 26-го. Конфетные бумажки. Фольга. Костер кто-то жжет.

Я в очередной раз поразился способности этих двоих улавливать и различать запахи.

- Умница, - сказал Семисотов. - Дай я тебя... поцелую...

- И все?

- Все будет потом...

- Да это от пожарища гарью несет, - сказал я. - От сожженного автомобиля и выгоревшей вокруг травы.

Сам я этот запах, ставший фоновым, почти не ощущал.

- Нет, - кратко возразил майор. - Пойду я... проверю...

- Ребятня, наверное, - сказала Маринка.

- Тем более... Запрещены в это время в лесу... Сам распоряжение готовил.... Я сейчас...

Он ушел - не туда, откуда мы приехали, а в прямо противоположную сторону.

Я еще раз обошел место побоища, по старой ментовской привычке ища следы, но не затем, чтобы приобщить их к делу, а чтобы их ликвидировать. Поднял гильзы, откуда вели стрельбу - я сам и мои подельники. Собрал весь пластик - бутылки, упаковки, стаканчики - где могли б сохраниться отпечатки. Я так увлекся привычным занятием, что совершенно забыл про Маринку. Она, подойдя незаметно, тронула меня за рукав.

- Что-то он долго... Товарищ подполковник, не пора ли нам с вами проведать его. А то я трушу одна.

- Насколько долго? - спросил я, ибо чувство времени мне отказало.

- Минут сорок уже.

Она шла впереди, руководствуясь обонянием, я за ней. Ветер, подававший в нашу сторону волны воздуха, дунул резче, и я тоже на мгновение ощутил запах дыма. А потом донеслись и голоса - все больше альты, дисканты, но не ангельские отнюдь, ибо альты грубо поругивались. Звонкий детский мат перебил голос более взрослого существа:

- Нельзя так ругаться, дети.

Голос был не особо строг - возможно, и сам не был вполне убежден, что нельзя. И принадлежал, скорее всего, женщине. Вероятнее всего, молодой.

Под ногами у нас стали путаться псы, но почему-то не лаяли, виляли, дружелюбно себя вели, а к Маринке ластились. Она шикнула, и они прекратили приветственный скулеж. За деревьями были кусты, а за кустами - поляна, на поляне - костер, вокруг которого прыгали дети - человек около тридцати - резвясь вдали от постылых родителей. А может, изучали ботанику - на лоне природы, но фоне ее красот.

Действие разворачивалось словно бы в двух параллельных пространствах - планах, пьесах, мирах - как если бы актеры одного театра в разных углах разные драмы разыгрывали. Одного автора, но различной жанровой принадлежности, а может и пьесу одну, но с неявной связью меж эпизодами, как идиллия в Южной Баварии и набросок Балканских войн.

В центре первого эпизода, располагаясь правее, ковыряла сучком костер молодая училка - в синей маечке и грязных шортах. В качестве пастушки она опекала группу ребят вешнего возраста - лет от 7-и до 15-и, преподавая, вероятно, ботанику, а на голове ее был венок из каких-то трав, в который были вплетены одуванчики. Девочка лет семи, тож с одуванчиками, сидела на ближайшем дереве и смотрела вниз.